В Берлине на холодной сцене
Пел немец, раненый в Испании,
По обвинению в измене
Казнённый за глаза заранее,
Пять раз друзьями похороненный,
Пять раз гестапо провороненный,
То гримированый, то в тюрьмах ломаный
То вновь иголкой в стог оброненный.
Воскресший, бледный, как видение,
Стоял он, шрамом, изуродованный,
Как документ Сопротивления,
Вдруг в этом зале обнародованный.
Он пел в разрушенном Берлине
Всё, что когда-то пел в Испании,
Всё, что внутри, как в карантине,
Сидело в нём семь лет молчания.
Менялись оболочки тела,
Походки, паспорта и платья,
Но молча, душу сжав в объятия,
В нём песня еле слышно пела:
Она охрипла и болела,
Она в жару на досках билась,
Она в застенках огрубела
И в одиночках простудилась.
Она явилась в этом зале,
Где так давно её не пели.
Одни, узнав её, рыдали,
Другие глаз поднять не смели.
Над тем, кто сдал её на муки,
Она в молчаньи постояла
И молча положила руки
На плечи тех, кого узнала.
Все видели: она одета
Из-под Мадрида прямо с фронта
В плащ и кожанку с пистолетом,
И тельманку с значком «Рот-фронта».
А тот, кто пел её, казалось,
Не пел её, а шёл в сраженье,
И пересохших губ движенье,
Как ветер боя, лиц касалось.(c)
К. Симонов