то северный пушной зверь, то северный рогатый зверь - так и живем. :(

[Schnizel]

И эти звери не спрашивают - есть ли у меня время писать фики. Фик про Локи пришел, кусок написался. Хотел нечто коротенькое, пост-муви, на тему "тварь ли я дрожащая, или право имею". В итоге мысль по древу растеклась, как всегда. Ну не песдец, а?

1.
****************************************************************************************************************
…Путник все брел и брел вперед – одинокая фигурка среди бескрайней, лишенной жизни пустоши. Время от времени он падал, лежал плашмя, раскинув руки и устремив глаза к небу, такому же сизому и неприветливому как здешние земли, а потом упрямо поднимался и брел дальше. Он не помнил своего имени, не помнил, откуда он и как здесь оказался. Голова была гулкой и пустой, будто колокол, содранные о камни ладони кровоточили. Болело все – мышцы, кости, суставы. Легче было упасть, дать отдых измученному телу, позволить пустоши поглотить себя, растворить свою плоть и рассыпать её каменным крошевом под сизыми небесами. Но он, с неведомым ему самому упрямством, продолжал идти вперед. Очень хотелось пить. Горло першило, будто туда песка насыпали, губы высохли и растрескались. Воды не было. Не было ни растений, ни следа каких-либо живых тварей. Была лишь изуродованная многочисленными трещинами почва, да нагромождения камней, напоминающих причудливые конструкции с обилием зазубрин и острых углов. Прошло довольно много времени, прежде чем Путник наткнулся на крошечное озерцо, похожее на маслянистую лужицу. Жадно припал к нему губами, не заботясь о том, что вода может быть непригодной для питья. Потом долго глядел на свое отражение. Он был костлявым и бледным как мертвец, темные волосы слиплись и свисали грязными сосульками, а глаза на осунувшемся лице казались огромными из-за темных кругов. И впервые за все время, что он здесь находился, в его разуме возник осознанный вопрос – «кто же я такой?».
*******************************************************************************************************************

Его сон наполнен тишиной и холодом. Рой снежинок мельтешит вокруг, будто рой мух, снег под его неторопливыми шагами уютно поскрипывает, а метель почти сразу заметает следы. Он идет, не оглядываясь назад. Он знает, что позади нет ничего, на что хотелось бы оглянуться. Пустота. Впереди тоже пустота. И это ощущение пустоты рождает в душе странную смесь абсолютной свободы, тревоги и горечи.
Локи Лафейсон открывает глаза. За узкой продолговатой бойницей, что заменяет окно, расцветает заря. Которая уж со дня его заключения – он со счета сбился. Дни похожи друг на друга будто клоны. Скучные, безликие клоны с кожей землистого цвета и лысыми черепами. Он просыпается с рассветом, механически совершает одни и те же действия, а с закатом ложится спать. И так ежедневно. Нет, его не гложет нетерпение. Ему совсем неплохо в Цитадели Скорби. Он остался бы здесь и на более длительное время, если бы ему позволили. У него чистая, достаточно просторная камера, удобная кровать и есть даже полка с книгами, заботливо доставленными из его личных покоев в Валяскьяльве, а тюремная еда подозрительно похожа на то, что подают на стол в трапезной зале замка Одина. Наверняка, мать постаралась. Мать… Он уже давно отучил себя называть Одина отцом, а Тора братом, даже в мыслях, а вот с Фригг такого пока не получается. Что ж, всему свое время.
У приставленных к нему стражников затычки в ушах. Да, Цитадель Скорби это тюрьма для асов, здесь невозможно пользоваться магией, но даже эти стены не в состоянии лишить его голос силы убеждения, так что Всеотец страхуется как может. Стражники не могут его слышать и говорить с ним, зато не сводят с него глаз ни на минуту, во время сна, трапез, или прогулок – без разницы. У Локи бывают два вида снов – хорошие и плохие. Хорошие сны это тишина, пустота и холод. Тишину и пустоту он не любит, зато холод успокаивающе приятен. Проснувшись наутро, он никогда не забывает поблагодарить властителя царства снов за ниспосланную милость. Плохие сны это обжигающее солнце, острые камни и высохшие земляные комья без следа растительности, что рассыпаются под ногами. В плохих снах не бывает пустоты и тишины, там всегда кто-то есть. И от этого кого-то невозможно скрыться, невозможно спастись. Плохие сны бывают чаще, чем хорошие. Вряд ли он кричит по ночам, но если даже так, то его криков все равно не услышат.
Локи почти не ощущает ни вкуса пищи, ни тепла, ни уюта. Большую часть времени он сидит у окна с книгой на коленях, механически перелистывая страницы, но не читает. Он думает. В конце концов, с момента его падения в бездну под Радужным мостом, у него было не так уж много времени, чтобы спокойно посидеть и подумать. Его мысли нечасто обращаются к недавнему прошлому. Не потому, что он стыдится, нет. Просто в этом нет никакого смысла. По большей части, он прикидывает варианты приговора суда. Вряд ли его казнят. Не потому, что Всеотец так уж милостив, а потому что старика одолевают угрызения совести и гложет вина. Вина перед ним, непутевым неродным сыном. Очень, очень глупое чувство. Но даже если Один решится на казнь – это не так уж страшно. Бывают во Вселенной места похуже, чем Хель. Лишить его силы, как Тора, и отправить в Мидгард? Это тоже отпадает. Если бы Всеотец мог вот так запросто лишать ётунов их силы, то давний конфликт с Ётунхеймом закончился бы, даже не начавшись. Что же с ним делать? Какой сложный вопрос. Локи глумливо усмехается, когда думает об этом. Он до сих пор здесь лишь потому, что мудрецы, герои и победители не могут решить – что с ним делать. Идиоты. Пусть отправят его в изгнание. О, это был бы идеальный вариант. Он начал бы с того, что прибрал под свою руку парочку высокотехнологичных миров. Прибрал бы незаметно, безо всякой армии и без оружия. Только тот, у кого нет мозгов, рассчитывает на грубую силу. Кто-то вроде его дорогого бывшего братца. Если бы ему на самом деле был нужен Митгард, то он уж точно не стал бы ломиться туда во главе войска. Какие же они все-таки идиоты. Даже Всеотец со своей вселенской мудростью. Интересно – что же они в итоге решат? Интересно, но не настолько, чтобы с нетерпением ждать суда. Пока ему и так хорошо. Здесь и сейчас.

2.

******************************************************************************************************************
- …человечек не помнит, верно?
Путник судорожно сглотнул, помотав головой. Эти существа, которых он встретил на пустоши, внушали ему страх. Он сам виноват, сам привлек их внимание. Увидав выползающий из-за линии горизонта небольшой караван, что состоял из удивительных движущихся механических сооружений, похожих на гигантских гусениц и двуногих чешуйчатых созданий со странными палками наперевес, что двигались рядом, он кинулся к ним, крича и размахивая руками. Теперь он сожалеет о своем поступке. Потому что чешуйчатые создания оказались вовсе не дружелюбными, а их палки плевались огнем, и теперь его правая нога болит так, что он не может на нее ступить и не в состоянии идти вперед. Странно, но он понимает их язык – гортанный, отрывистый, похожий на птичий клекот. Наверное, когда-то он был знаком с этими существами. И вряд ли это знакомство было приятным.
Громадная, покрытая чешуей пятерня предводителя чешуйчатых созданий с длинными, заостренными ногтями ухватила Путника за горло, вздернула вверх, и он беспомощно затрепыхался, суча ногами, хрипя и тщетно силясь разжать пальцы, каменными тисками сомкнувшиеся на его гортани.
- И что же мне делать с человечком?
Уродливое желтоглазое лицо приблизилось вплотную, обдав Путника зловонным дыханием изо рта, складка на широком лбу шевельнулась, и он вдруг с ужасом понял, что это не просто складка, это вертикальная глазница. И еще он понял, что у него нет ни малейшего желания увидеть то, что скрывается в этой глазнице. Путник попытался заговорить, но не смог, лишь прохрипел нечто невнятное. Тиски вдруг разжались, он рухнул на землю и зашелся судорожным кашлем.
- Что? – спросил предводитель, склонив голову набок, и глядя на Путника будто хищник на добычу, - Что человечек хочет сказать? Пусть говорит быстрее.
- …я могу… могу, - горло саднило, будто в нем изнутри содрали кожу, слова давались с трудом.
- Человечек что-то может? Что-то, помимо того, чтобы послужить пищей?
Прокашлявшись, Путник вернул своему голосу ясность хотя бы частично.
- Я могу быть полезен. Я могу… я не помню, что я могу. Но я могу многое. Вы не пожалеете, что оставили меня в живых.
- Вот как, - предводитель чешуйчатых склонил голову на другой бок, в его голосе явственно прозвучало сомнение, - Ты можешь многое, но не помнишь что именно. Хорошо. Давай начнем с самого простого.
Когтистый палец подцепил завязку ворота рубахи Путника, вернее того, что осталось от рубахи, потянул ее, заставив обрывки ткани разойтись в разные стороны; потом провел ногтем по впалой, лишенной растительности груди сверху донизу, оставляя кровавую полосу. Тот мелко задрожал и уже не мог остановиться. До недавнего времени ему казалось, что нет ничего хуже смерти от жажды посреди пустоши. Теперь он уже начал в этом сомневаться.
******************************************************************************************************************

Тор, сын Одина, стоит неподвижно на верхушке каменного выступа, выпрямив спину, слегка запрокинув голову, прикрыв глаза и вытянув руки по сторонам. Он полностью обнажен, и ничто не приглушает телесных ощущений, а слух и обоняние обостряются до предела. В сантиметре от кончиков пальцев его босых ног край обрыва, ниже бурлит и грохочет величественный Водопад Вечности, чья вода холоднее льда, хоть и не замерзает, окутывает его облаком мелких брызг. Тор глубоко вдыхает холодный воздух с частичками ледяной влаги, потом выдыхает. И делает шаг вперед.
В первый раз это было шоком. В подростковом и юношеском возрасте его постоянно обуревала жажда состязаться и доказывать, что он лучший. Если жизнь не устраивала ему испытания, то он придумывал их себе сам. Водопад Вечности оказался крепким орешком – Тора закрутил, завертел ледяной вихрь, швырнул, будто котенка с огромной высоты, ударил о камни. А потом он содрогался от кашля, стоя на четвереньках на мелководье, трясся мелкой дрожью, отплевывался, и никак не мог подняться на ноги, потому что конечности сковал холод, и они почти потеряли чувствительность. Тор слышал сквозь шум водопада хохот своих товарищей и младшего брата. Когда перед глазами прояснилось, то первым, кого он увидел, был Локи, совершенно спокойно стоявший рядом, по пояс в воде, что была холоднее льда, без дрожи и каких-либо признаком дискомфорта. Локи смеялся над ним, по-лисьи скаля мелкие ровные зубы, черпал ладонями воду, серебристой струйкой пропуская её между пальцев; весь его облик светился торжеством, ибо в кои веки он в чем-то превзошел старшего брата. И Тор вдруг замер, забыв про холод и боль от ушибов, будто загипнотизированный видом стремительных капель и тонких бледных пальцев. Локи и сам весь был будто узкий водяной поток, падающий с высоты – бледнокожий, тощий до прозрачности, сплошные выпирающие ребра, ключицы, суставы. Какая-то странная, нелепая, но при этом изящная конструкция. Нечто непонятное произошло с ним в тот день – когда взор его, устремленный на Локи, опустился ниже, к впалому животу брата и выступающим косточкам таза, смертный холод, объявший его тело, сменился вдруг жаром, что волной прокатился по позвоночнику и тугой спиралью скрутился где-то внизу живота. Тор подумал тогда, что это как-то нехорошо и неправильно, но додумать свою мысль до конца не успел – Вольштагг, незаметно подкравшийся сзади со шлемом, наполненным водой, окатил его сверху донизу и с хохотом кинулся удирать. Пришлось гнаться за обидчиком и брать реванш, а испытанное им ощущение на время забылось. Но лишь на время. Впоследствии, такое повторялось еще несколько раз, так что он начал избегать чересчур тесного телесного контакта с братом и старался не глядеть в его сторону, если им случалось раздеваться в присутствии друг друга. Тор нашел объяснение своим ощущениям лишь когда повзрослел. И эти объяснения ему совершенно не понравились. К тем чувствам, что он испытывал к Локи – чувству теплоты, привязанности, гордости, желанию защитить и уберечь – прибавилось чувство вины. Сладкое с примесью горечи, вязкое, будто медовая нуга с миндалем. Стискивая в пылу страсти пышные бедра какой-нибудь грудастой валькирии, Тор, сын Одина нередко представлял себе вместо податливой женской плоти под своими ладонями гибкое жилистое тело со впалым животом и острыми ключицами. И каждый раз потом терзался чувством вины.
… Стоя под тугими водяными струями, что холоднее льда, Тор размеренно дышит, стремясь успокоить свой разум. В нем слишком сильны эмоции, отец и мать неоднократно ему об этом говорили. Эмоции надлежит усмирять, если он хочет стать правителем Асгарда. Это сложно. Сложно забыть ту бешеную, бьющую через край радость, которую он испытал, когда Хеймдаль сказал, что Локи, которого считали погибшим, объявился в Мидгарде. И страх – страх за Локи и страх за людей, которым тот мог навредить. Теперь его терзает страх вновь потерять брата. Поэтому он здесь.
Укрывшись за валуном, Сиф с жадностью и любопытством наблюдает за Тором, до крови прикусив губу. Не надо быть очень уж проницательной, чтобы понять, что ей не суждено завладеть мыслями сына Одина, его сердцем, и даже просто его телом. Она может только смотреть. И она смотрит. Выходит из своего укрытия лишь тогда, когда Тор, натянув одежду, промокает волосы вышитым полотенцем. Он оборачивается к ней – раскрасневшийся от холода, растрепанный и божественно прекрасный, как всегда. В глазах его мелькает смущение – наверняка думает, видела она его, или нет.
- Что-то случилось, Сиф?
- Да. Всеотец зовет тебя. У него посол от народа читаури. Они требуют выдать им Локи.
- Что?!
Лицо Тора мгновенно меняется до неузнаваемости, становясь жестким и суровым, глаза его темнеют, подобно грозовому небу, кулаки сжимаются.
- Ётуново семя, - бормочет он сквозь стиснутые зубы, - Будь я проклят, если эти ублюдки получат то, что хотят!

3.

*************************************************************************************************************************************************

- Человечек не лжет, - жесткая ладонь легла на исполосованную ударами кнута спину Путника между острых лопаток, прошлась до поясницы, почти бережно касаясь багровых полос, - Человечек слишком напуган, чтобы лгать. Верно ведь?
Путник кивнул. Ему не нужно было симулировать страх, его тело рефлекторно дрожало и покрывалось мурашками всякий раз, когда Роод, вождь клана Шипоголовых народа читаури, прикасался к нему.
- Человечек знает, что делать. Пусть человечек оденется, пойдет и сделает.
- Прошу тебя! - голос Путника дрожал и вибрировал, как и его мышцы, - Позволь уже ему умереть!
- Человечек, кажется, осмелился возразить хозяину? – тон Роода сделался мягким, почти мурлыкающим, а его когти ощутимо впились в загривок жертвы. – Человечек желает присоединиться к предателю?
- Н-нет… Нет! Пожалуйста, я не хотел, я только…
- Довольно. Ступай.
Выбравшись из-под шкур, Путник оделся, невольно вздрагивая уже от холода, откинул полог кибитки и очутился снаружи с небольшой шкатулкой из резного камня в руках. Насколько жаркими были дни на пустоши, настолько холодны оказались ночи. В лагере царила тишина, лишь где-то на периферии гортанно перекликались часовые, да слышалось заунывное гудение ветра в дымоходе полевой кухни. Он медленно, нехотя двинулся к центру лагеря, тускло освещаемый двумя Лунами, а его угловатая раздвоенная тень стелилась следом, то отставая, то обгоняя вприпрыжку. Чем ближе Путник подходил к своей цели, тем медленнее и тяжелее был его шаг. Ступив вплотную к самому ярко освещенному в лагере участку, он остановился на миг у тонкой грани между светом и тьмой, прежде чем решиться приблизиться к неподвижному телу, распятому на крюках между двух металлических балок.
Каждый раз он надеялся, что Кнарф будет уже мертв, и каждый раз надежда оказывалась напрасной. В прошлый раз тот хотя бы не очнулся, а нынче распахнул мутные, с покрасневшими белками глаза, замычал жалобно, широко разевая рот с обрубком вместо языка, попытался дернуться, но лишь беспомощно обвис, и слезы, брызнувшие из глаз, подтвердили, что осужденный все еще в своем уме и все еще может чувствовать боль.
Путник пристроил шкатулку у своих ног, раскрыл её и принялся за дело. Сперва инъекция той мутноватой субстанции изумрудного цвета, что позволяла контролировать сердцебиение и все жизненно важные процессы в организме, затем обработка ран, которым надлежало оставаться открытыми для всеобщего устрашения. Первое, что отрезали осужденному, был язык. Затем в ход пошли половые органы, правая ступня, кисти обеих рук… Кнарф всего лишь безобидный торговец, тот еще барыга, но не вор и не убийца, и он ничем не заслужил подобной участи. Путник силился абстрагироваться от происходящего, но получалось из рук вон плохо. В конечном счете, это была его вина. Это ведь он, а не Кнарф, подсыпал отраву в кубок Роода, а когда покушение не удалось, и вместо вождя клана на выжженной земле корчился в муках и умирал один из его сыновей, он нашел способ отвести от себя подозрение и подставить другого. В душе Путника царил Ад. Он думал о том, что никогда, до настоящего момента, не совершал в своей жизни ничего столь ужасного и отвратительного. Никогда. Он в этом совершенно уверен.

*******************************************************************************************************************************************************
- Я же сказал, что не желаю тебя видеть, - не поднимая глаз, Локи перелистывает страницу лежащей у него на коленях книги, вид у него абсолютно безмятежный, - Ни тебя, ни кого-либо из вас.
Тор несколько секунд молча мнется у порога, не решаясь начать разговор. Он ни разу не видел брата с тех пор, как тот оказался в Цитадели Скорби. Он даже старался не думать о нем, постоянно стремясь занять свой ум и руки чем-нибудь полезным, чтобы отвлечься. И у него даже начало получаться.
- Я пришел не просто повидаться.
- Вот как. – Локи поднимает, наконец, глаза, глядит на гостя с неприкрытой иронией, - А я уж было поверил в твои братские чувства. Поверил в то, что ты ужасно скучал по мне, поэтому решил придти, даже несмотря на наши недавние разногласия. Как жестоко я ошибался.
- Я действительно скучал по тебе, брат.
Локи морщится. Иногда он думает – то ли Тор так туп, что не в состоянии уловить иронию, то ли он прожженный хитрец, и лишь притворяется простаком.
- Давай просто опустим эту часть разговора и перейдем сразу к делу. Итак?
- Я пришел предупредить, что суд состоится завтра. Он будет длиться два дня. Все, кто захочет высказаться, получат эту возможность. Ничто, из совершенного тобой, не останется не упомянутым – ни плохое, ни хорошее. У тебя же будет возможность выступить в свою защиту.
Прикрыв книгу и отложив её в сторону, Локи демонстративно зевает.
- Ты сам, лично, пришел сюда, чтобы сообщить мне об этом? Неужто, Один низвел тебя до роли посыльного?
Тор глубоко вдыхает, потом выдыхает, как давеча у водопада. Иногда Локи становится просто невыносим. До такой степени, что его хочется ударить. Вот только он ни разу так и не решился ударить младшенького всерьез, даже когда они бились насмерть. И отчего-то Тор уверен, что если бы Локи захотел его тогда убить, то он был бы уже мертв.
Локи, между тем, делает небрежный царственный жест в сторону брата, будто отправляя прочь нерадивого вассала, вид у него откровенно скучающий.
- Что ж, ты свою задачу выполнил, можешь идти.
- Это не все, что я хотел сообщить тебе. Сам Танос заявился сегодня во дворец ко Всеотцу. Догадайся, чего он хочет.
Тор пристально наблюдает за лицом брата. Он плохой физиономист и знает об этом. Он, в целом, слабо разбирается в душевных тонкостях и в выражении чувств. Тор всегда думал, что когда он воссядет на престол Асгарда, Локи будет сидеть от него по правую руку, станет незаменимым помощников в тех вещах, в которых он сам никогда не был силен. Теперь же, он не замечает ни малейшего признака тревоги на лице трикстера; вид у того остается таким же скучающим. Локи медленно поднимается, ставит книгу на полку, берет другую, вновь опускается в кресло и демонстративно принимается за чтение.
- Послушай, - Тор делает шаг вперед, недоуменно хмурясь, - Неужели тебе все равно? Читаури объявили тебя предателем. Согласно солидарному договору между всеми Девятью мирами, предатели должны быть выданы пострадавшей стороне. Если они не получат тебя, то начнут против Асгарда войну. Они в своем праве.
Локи медленно, очень медленно поднимает голову. Лицо у него застывшее, будто каменное.
-Вот как? – произносит он почти без выражения. – С этого стоило начать. К чему же тогда суд, а? Зачем? Любому понятно, что Один не станет рисковать покоем своего королевства ради ётунского выкормыша, который, к тому же, преступник. Тогда к чему весь этот фарс?
- К тому, что ты можешь защищать себя! Докажи, что ты не предатель, докажи, что эти твари получили то, что заслужили! Раскайся в содеянном! Я уверен – многие встанут на твою сторону.
Тор недоуменно смаргивает, когда неподвижно сидевший в кресле Локи вдруг, за долю секунды, оказывается на ногах и у него за спиной, почти прижимается к нему сзади, обжигая льдистым дыханием левое ухо и щёку. Голос трикстера пугающе низок и похож на шипение змеи.
- Передай Одину, посыльный, что Локи, сын Лафея, собственноручно убивший своего отца, желает ему вместе с Таносом сгореть в глубинах Хеля!
Оказавшись за дверью, Тор делает глубокий вдох и начинает дышать часто и прерывисто, будто он только что побывал под водой, на большой глубине. Давит в себе жгучее желание вернуться к брату - умолять, убеждать, пытаться достучаться. Восстановив дыхание, деревянно шагает вперед вслед за стражником по узкому извилистому коридору Цитадели.
Едва за его спиной слышится лязг засова запирающейся двери, Локи поднимается, на негнущихся ногах подходит к окну, прижимается пылающим лбом к прохладным прутьям решетки. Даже в пучине беспросветного отчаяния можно отыскать что-то хорошее. Так всегда говорила им с Тором мать. Сейчас хорошо лишь то, что он один в своем узилище, и никто не может видеть выражение его лица.

4.

***********************************************************************************************
Битва, бушующая наверху, была подобна урагану. По крайней мере, так казалось Путнику из его укрытия в виде небольшой расщелины в земле, замаскированной сверху пустыми ящиками из-под боеприпасов.
Читаури бились свирепо, не обращая внимания на раны, и они никогда не брали пленных. И свирепее всех бился Роод. О, вождь был поистине неуязвим, боги покровительствовали ему с ранней юности, так говорили в клане. В этом Путник убедился на собственном опыте, когда обе его попытки устроить вождю безвременную кончину окончились неудачей, едва не стоив жизни ему самому. Теперь же, когда на просторах Великой Пустоши объявился новый могущественный лидер по имени Танос, который принялся объединять племена читаури под своим началом, и с которым Роод вот уже долгое время вел жестокую и непримиримую войну, Путник перед каждой битвой приносил нехитрую дань к древним алтарям племени Шипоголовых и сжигал ее на медленном огне, умоляя богов забрать доблестного вождя в свои чертоги и воздать ему положенные почести. Боги глупы, так он думал. Они не сумеют заглянуть в глубины его сердца, не почуют лукавства в его словах. Они не прознают о том, что смерть Роода – его единственный шанс обрести, наконец, долгожданную свободу. Ибо когда вождь падет, тут же начнется грызня за власть между его сыновьями, и все напрочь забудут о любимой игрушке Роода, его даже не станут искать. Но боги оказались не так глупы, как он предполагал.
…Взрыв, так нежданно прогремевший наверху, заставил землю ощутимо содрогнуться, взметнул наверх камни и сухие земляные комья с чахлыми кустиками растений, разметал, будто пушинки, пустые ящики, служившие Путнику прикрытием. Его приподняло вверх и швырнуло куда-то влево; на миг он ослеп, оглох и перестал ощущать свое тело, а когда все чувства вернулись, то он обнаружил себя в стороне от своего убежища, лежащим на боку и содрогающимся от кашля. Вокруг горела земля, местами яростно полыхая, а кое-где тлея и рассыпаясь угольной пылью. Грохот выстрелов, лязг мечей и яростные вопли слышались где-то совсем близко, и это было нехорошо, совсем нехорошо. У Путника не было ни оружия, ни доспехов, и он совершенно не умел сражаться. В пылу битвы его просто смели бы и не заметили. Но только он собрался с силами, чтобы отползти подальше и вновь где-нибудь укрыться, как какой-то воин перепрыгнув через окружавшее Путника огненное кольцо, застыл на секунду будто вкопанный, а затем вскинул над головой свой широкий, изогнутый, обильно измазанный вражеской кровью клинок…
…Мир словно бы остановился. Леденящий ужас поднялся откуда-то из глубин естества Путника, захлестнув его с головой. Ужас был словно осязаемое живое существо, Путник видел его как будто наяву – нечто, похожее на змею, состоящую изо льда; она судорожно билась у него внутри, силясь вырваться на поверхность, скручивалась кольцами, затем полностью распрямлялась, чтобы вновь сжаться упругой пружиной. И тогда Путник закричал что есть мочи и позволил змее вырваться наружу. На какое-то время мир до краев заполнился леденящей болью и словно бы перестал существовать. А когда мир вернулся на свое место, то перед изумленным взором Путника предстала скорченная, истекающая кровью фигура напавшего на него воина. Тот был наколот на длинную ледяную пику, будто насекомое на острие булавки. На ледяную пику, в которую превратилась правая рука Путника.

**************************************************************************************************

- …да ну, нормальная жратва, вполне себе человеческая, - Клинт Бартон, агент ЩИТа, прозванный Соколиным глазом за свою невероятную меткость в стрельбе из всех видов оружия, засовывает руки в карманы, небрежно облокотившись о величественную мраморную колонну, - Не нектар и амброзия какая-нибудь.
- Ты путаешь, - Стив Роджерс, в Мидгарде более известный как Капитан Америка, пристраивается рядом, принимая менее вальяжную позу, - Нектаром и амброзией питались греческие боги, а не скандинавские.
- А ты видел их, этих греческих богов? – фыркает Клинт, - Да и асы вообще боги?
- Бог один, я уже говорил тебе об этом. И он сотворил все сущее, в том числе и асов. А насчет греческих богов спроси у Тора при случае.
- Ты только им об этом не говори, ладно? Что нас с ними создал один и тот же Бог. Не хватало еще нам трений с Асгардом на религиозной почве.
- Буду нем как рыба, - Стив с легкой улыбкой прикладывает палец к губам. – Вообще-то это ты будешь говорить на суде, а я, вроде как, тебя сопровождаю. Хотя почему я – не понимаю до сих пор. У Старка куда больше опыта в плане участия в мероприятиях, где собираются всякие важные персоны, - произнося последнюю фразу, Роджерс многозначительно провожает взглядом следующую мимо них группу пышно разодетых и исполненных неподдельного величия асов.
При упоминании имени Старка, на лице Клинта появляется злорадная усмешка.
- Знаешь, а Тони ведь рвался сюда, аж из своего железа выпрыгивал. Накатал заяву на имя Фьюри, перечислил все свои мнимые и явные заслуги и достоинства, ничего не забыл. И знаешь, что черканул шеф на его заяве?
- Понятия не имею.
- «Отказать в связи с полным отсутствием дипломатического такта».
Стив не может удержаться от смеха, а Клинт ему охотно вторит, но уже через секунду они, будто осекшись, обрывают смех, боясь, что в полупустом коридоре огромного дворца со сложно произносимым названием «Валяскьяльве» неожиданное проявление веселья может кому-то показаться неуместным, а то и оскорбительным.
- Видел бы ты выражение его физиономии, - продолжает Клинт, слегка приглушив голос, - Оно было непередаваемым. Конечно, Фьюри в этом плане можно понять. Если Тони начнет фонтанировать своим остроумием в присутствии этих парней, большинство из которых выглядит очень крутыми и не менее заносчивыми, то дело может закончиться межпланетным конфликтом. А у нас еще Манхэттен полностью не отстроили после прошлого раза, между прочим.
Роджерс согласно кивает, поминутно оглядываясь по сторонам на постепенно пребывающих участников и зрителей грядущего судилища, что заполняют зал гулом голосов, звуком шагов и бряцанием начищенных доспехов. Ему отчего-то сложно воспринимать окружающих как более могущественных существ с другой планеты. Если бы ему довелось оказаться на дипломатическом приеме в какой-нибудь отдаленной экзотической стране на старушке Земле, то его ощущения ничем не отличались бы от нынешних. Посему, Стив периодически напоминает самому себе, что они не на Земле, а существа, что их окружают, не люди. Клинт витает мыслями где-то далеко, пытаясь настроить себя на то, что ему придется толкать целую речь перед всем этим пафосным сборищем, а особенно на то, что совсем скоро он увидит Локи, практически глаза в глаза. И пусть он стопроцентно уверен, что трикстер больше не способен на него никак повлиять, но на душе отчего-то препоганенько скребет.
Внезапно, их молчаливое уединение нарушается появлением персоны, на которую совершенно невозможно не обратить внимания. В первую очередь, из-за размеров оной персоны. Незнакомец выше Стива почти на голову, а Клинт едва достает макушкой до края его пышной огненно-рыжей бородищи. Голос у великана оказывается гулким и басистым, будто иерихонская труба.
- Я, Вольштагг, приветствую вас, посланцы Мидгарда!
Клинт со Стивом на долю секунды зависают, глядя на здоровенного аса снизу вверх, с приоткрытыми ртами, а затем собирают по крохам все свои дипломатические навыки, чтобы достойно ответить на приветствие.
- Я слыхал, ты тот самый мидгардец, что бился с Тором на равных, - палец великана, подобно судьбоносному персту, почти упирается Стиву в грудь, а затем обращается на Клинта, - а ты тот лучник, чья меткость несравненна. Верно ведь?
Слегка опешившие напарники кивают одновременно, будто китайские болванчики.
- Отлично! – лицо великана озаряется такой сияющей радостной улыбкой, что, кажется, вокруг становится светлее, хотя света и без того достаточно, - Тогда приходите завтра с рассветом на поле для тренировок, и вы найдете там мужей, достойных того, чтобы померяться с ними силами в честном бою!
- Э-э-э.., простите, но мы вообще-то здесь не за этим, у нас миссия…, - начинает, было, Стив, но тут же замолкает, ощутив увесистый пинок локтем под ребра.
Ответная ослепительная улыбка Клинта добавляет света к уже имеющемуся.
- Мы придем, непременно. Благодарю за оказанную честь!
Великан торжественно протягивает широкую, как лопата, лапищу сперва Стиву, потом ему. Бартон отвечает на рукопожатие с некоторой опаской, но ладонь великана сжимает его руку на удивление мягко.
- Ты что творишь? – набрасывается на него Роджерс, едва их неожиданный собеседник исчезает из поля зрения, - Мы тут не в игрушки играем, между прочим!
Клинт закатывает глаза, всем видом демонстрируя, что ничегошеньки напарник не понимает в сложившейся ситуации.
- Слушай, на тебе сколько жучков?
Опешив на секунду от неожиданного вопроса, Роджерс машинально отвечает:
- Три, кажется. А что?
- На мне столько же. Все, что мы видим и слышим, увидит и услышит Фьюри. И если мы упустим возможность получить дополнительную информацию о бойцовских качествах местных крутых парней, то Фьюри будет недоволен. А я не хочу иметь дела с недовольным Фьюри. Особенно учитывая тот факт, что у него на столе лежит мое заявление на отпуск, еще не подписанное. Я ясно выражаюсь?
- Предельно, - кивает Роджерс с преувеличенно серьезным выражением лица.

5.
****************************************************************************************************************************************
Локи, сын Лафея, воспитанник Одина, Всеотца, сидел, скрестив ноги, в углу палатки и наблюдал за ритмичным движением двух тел, сплетенных воедино на ворохе шкур. Одно из них принадлежало Рооду, другое было его собственным. Вернее, это был его двойник, иллюзия. Самый первый магический трюк, который он вспомнил, было создание иллюзий. И так уж получилось, что после потери памяти и перенесенных испытаний все его способности усилились, и теперь его иллюзорные копии обрели плоть, и их можно было использовать с куда большей эффективностью, нежели ранее. Например, вот так, как сейчас. Локи глядел со странной смесью брезгливости, ненависти и мазохистского удовольствия на то, как когтистые лапищи Роода впиваются в тощие бледные бедра жертвы, оставляя синяки и царапины, как содрогается тело его двойника от мощных толчков, как беспомощно болтается из стороны в сторону его голова; рассматривал в подробностях капельки пота на собственной переносице, расширенные зрачки и кровь на прокушенной нижней губе. Да, так оно и было. Каждый раз. Секс для читаури это неизбежное насилие. Их физиология позволяла им, при необходимости, менять пол, так что роль женской особи доставалась самым слабым членам племени, и их брали силой, и силой же заставляли вынашивать потомство. Роод неоднократно говорил, что если у его Человечка появятся детёныши, то он раздавит их как червей, ибо они будут непременно слабыми и не приспособленными к выживанию. Тупой, невежественный варвар. Локи недобро ухмыльнулся, в подробностях представляя себе, как он убьет вождя Шипоголовых. Эта смерть не будет легкой и быстрой, отнюдь. Общение с читаури наделило его богатым опытом в вещах подобного рода. Но он не станет убивать Роода прямо сейчас. Пока что вождь нужен ему живым. Он потерпит. Он умеет ждать. Тем более, что ему нужно много чего обдумать и решить, а на это требуется время. Много времени.
*****************************************************************************************************************************************

С места, отведенного подсудимому, хороший обзор, так что Локи пристально наблюдает за царящей в зале суетой из-под лениво полуприкрытых век. Вся его поза выражает полное пренебрежение к происходящему, на первый взгляд кажется, что он вот-вот уснет. Внешнее равнодушие – это на данный момент единственный щит, которым он может прикрыться. Все остальное у него отобрали. Хотя, на нем нет намордника, а уши всех присутствующих открыты. Тор ведь сказал, что у него будет возможность высказаться в свою защиту, а Тор держит свое слово. Славный, добрый, заботливый Тор. Впрочем, в зале есть и те, кто слишком хорошо знаком с его даром убеждения, настолько хорошо, что он на них не подействует. Не говоря уж о том, что он не единственный могущественный маг в Асгарде. Локи краем глаза фиксирует фигуры Одина и Фригг, что как раз занимают свои места. А затем переводит взгляд чуть правее, мигом выхватив из толпы пышно разодетых асов две фигуры, что выглядят на фоне этого пафосного сборища весьма скромно. Эти двое даже не удосужились облачиться, соответственно ситуации. Впрочем, в Мидгарде иной регламент и свой дресс-код на подобные случаи. Так что костюмы с галстуками вовсе не противоречат тамошнему этикету. Это Локи узнал от Бартона. Хоукай, кажется, ничуть не смущен тесным контактом с таким количеством важных и могущественных персон. Сокол цепко и настороженно оглядывается по сторонам, выпятив подбородок и сунув руки в карманы. К Локи на миг возвращается чувство гордости за то, что вот такое сильное и независимое существо он сумел приручить, пусть ненадолго. Бартон ловит его взгляд; будто рябь по гладкой поверхности воды пробегает по его лицу тень неуверенности и тревоги. Локи улыбается едва заметно. Он прекрасно знает, чего боится бесстрашный лучник. Он мог бы ему сказать, что тот вид магии, который был к нему применен, похож на вирус – один раз переболел, и у тебя навсегда появится иммунитет. Но он вовсе не собирается облегчать Бартону жизнь. Ему бы самому кто облегчил жизнь. Тот солдат из прошлого, Роджерс, поймав взгляд Локи, устремленный на Клинта, делает едва заметное движение, словно стремясь оказаться между Хоукаем и трикстером, и Локи вдруг очень ясно видит связь между этими двумя, так ясно, словно она висит в воздухе алой нитью. И не может удержаться от очень глупого и иррационального чувства ревности. А потом просто отворачивается и больше не смотрит в их сторону.
Клинт слегка ослабляет узел галстука, опускаясь на свое место, незаметно промокает платком бисеринки пота на лбу. Его не оставляет ощущение, что он если не облажался по-крупному, то очень к этому близок. Кто бы мог подумать, что хорошая, на первый взгляд, идея испытать боевые навыки соплеменников Тора, обернется тем, что он едва не провалил свою основную миссию. Если бы его хоть кто-то предупредил, что магическое оружие отбирает столько сил, он уж наверняка не стал бы, будто фанатичный подросток, выпускать стрелу за стрелой из того чудного, волшебного лука, лучшего из всех, которых ему доводилось держать в руках, под восторженные крики асов. С полигона он ушел на своих двоих, что есть, то есть. Хотя вряд ли можно описать словами, чего это ему стоило. Оказавшись в пустом коридоре дворца, Клинт прислонился к стене, а затем обморочно сполз на пол, так что Стиву пришлось тащить его на руках до их покоев. Благодаря чудодейственному стимулятору, одной из новейших разработок медиков ЩИТа, он смог появится на суде, а то лежать бы ему трупом дня три, как минимум.
Немного успокоившись, Бартон заставляет себя сосредоточиться на происходящем. Через некоторое время он с изумлением понимает, что здешнее судилище мало чем отличается от своих земных аналогов, а здешняя публика, зачастую, столь же мелочна, мстительна и завистлива, как и на его родной планете. Большинство из косвенных обвинений просто смехотворны и притянуты за уши, а обвинители явно стремятся удовлетворить некие собственные амбиции и повесить на Локи всех собак. Впрочем, Тор, председательствующий на суде, очень умело отметает подобные нападки, позволяя своим соратникам из Мидгарда взглянуть на него совсем другими глазами. Из простоватого, хоть и сверхсильного существа, Громовержец предстает перед ними очень даже неглупым и дальновидным лидером. Наконец, наступает очередь Клинта. Он говорит скупо, почти без эмоций; приводит сухие цифры жертв и разрушений, тщательно обходя стороной тему тессаракта, а также возможностей ЩИТа и команды Мстителей, как инструктировал его Фьюри. И тут Локи впервые с начала заседания просит дать ему сказать слово в свою защиту. Глядит прямо на Бартона – насмешливо, испытывающе и как-то еще по-особенному. Произносит – убежденно, внушительно, непреложно.
- И все эти люди… Если бы они не погибли тогда, сколько они прожили бы? Самый максимальный срок жизни любого из них равен сроку человеческого бытия. А жизнь человека коротка, она подобна вспышке. Так в чем же я виновен? В том, что свершил то, чему и так суждено было случиться некоторое время спустя?
Клинт с минуту молчит, играет желваками, тонет в сизо-бирюзовом омуте глаз трикстера, потом с усилием отводит взгляд, будто ноги вытягивает из вязкого болота, ловит ободряющий кивок Стива и слова находятся, будто сами собой.
- Если жизнь человеческая так коротка, значит каждая её секунда бесценное сокровище. Украденное тобой сокровище.
Локи смеется - мягко, переливчато.
- По-твоему, если жизнь муравья в сотни раз короче, то она еще более ценна, чем человеческая? Странная логика.
- Отчего же, - Клинт с хрустом разминает пальцы, не отводя глаз от Локи. Он не может сейчас сдаться, потому что за его спиной лицо Фила на овальной форме фото на обелиске, а еще Наташа, Тони, Фьюри и все человечество; и Стив за его спиной, который всегда прикроет, так что сдаваться никак нельзя. – Вселенная ведь бесконечна, верно? В масштабах бесконечности нет разницы между великим и малым. Так что, любая жизнь бесценна. Как и непреложна вина того, кто отнимает её ради прихоти.
Сдержанный гул в зале служит ему знаком того, что его слова возымели эффект; Фригг поднимается со своего места, одобрительно кивает Бартону, а затем переводит взгляд на Локи.
- Воистину – то, чему я учила тебя, мой сын, этот мидгардец усвоил куда лучше.
Они некоторое время глядят в глаза друг другу – мать и сын. И Бартону кажется, что здесь и сейчас в огромном зале огромного, величественного замка со странным, непроизносимым названием есть только эти двое, что именно они настоящие, а всё остальное и все остальные - это просто декорации и марионетки, будто в кукольном театре.

Вечером, после суда Фригг приходит в Цитадель Скорби. Переступает порог комнаты Локи, жестом отпускает стражу. Просит позволения остаться, побыть гостьей. Локи бросает на нее взгляд поверх внушительных размеров книжного тома, прекрасно понимая, что теперь ему не укрыться за этим бастионом, не тот случай. Произносит, капризно изогнув бровь:
- Я не хозяин здесь, я пленник. Поступай как знаешь.
Она садиться в кресло, достает рукоделие и принимается вышивать, как ни в чем не бывало, будто находится в собственных покоях, куда частенько в юные годы заявлялись по вечерам Тор и Локи, устав от дневных проказ, дабы послушать очередную увлекательную историю на сон грядущий.
Локи некоторое время косится на мать, потом капитулирует и, отложив книгу, перемещается с кровати на пол. Садится, скрестив ноги и прислонившись спиной к её коленям, совсем как в детстве. Ему сложно отказать себе в удовольствии вновь почувствовать себя живым и любимым, пусть это все только иллюзия. Она гладит его по волосам и рассказывает ему последние дворцовые сплетни, а он слушает наполовину прикрыв глаза. Жизнь научила его брать от неё все, что только можно, любые радости и удовольствия. И он берет. Здесь и сейчас.





Чо-то как-то кусочек еще вылез.

Исчо пирожочег.

Очередной кусочег. Если кому-то еще интересно.

Двигаемся дальше потихоньку. Текст выходит из-под контроля, ладно, ничего. Дальше буду в комменты выкладывать.

Ох, надеюсь, я близок к финалу. О_О

Ну да, это все.