Если не можешь победить честно, тогда просто победи
Я выкину тут кусочек текста, который я не факт что буду продолжать писать. Просто на всякий пожарный, шоп не потерять в недрах рабочего компа. Мало того, что мне стремно писать истории про реальных персон, даже не слэшные, кросс-оверить реальных персон с хуниверс еще более стремно, а еще стремно, что читать это все равно никто не будет.
Речь идет о Музах, ясен пень. Саммари - Мэтт попадает во вселенную Хуниверс, и все какбэ по мотивам их некоторых песен. Ну не песдец, а? Чего бы не написать фик по популярному фэндому, вечно всякая муть лезет в башку.
читать дальше***
Мэтт выскакивает на улицу и тут же торопливо запахивается шарфом – мороз мигом запускает свои щупальца под легкое драповое пальто, холодит ноги сквозь тонкие подошвы совершенно не зимних ботинок. Холод это ничего, холод даже бодрит. Да и Рождество на носу, и жизнь бьет ключом, новый альбом продается куда лучше, чем предполагалось даже по самым оптимистичным прогнозам, утомительный тур по Штатам, наконец, завершился и можно перевести дух. Совсем неплохой идеей было махнуть в Тинмут вместе с Домом, который, с тех пор как умер его отец, старается, по мере возможности, проводить Рождество с матерью и сестрой, тем более, неплохо бы поиметь совесть и наведаться к собственной матери. Крис выехал днем ранее, ему, как всегда, не терпелось увидеть детей и насладиться стряпней Келли. Улыбнувшись своим мыслям, Мэтт сбегает с крыльца и лихо катится по обледенелой дорожке по направлению к своему авто на подошвах ботинок. На ходу он умудряется сделать множество дел – поправить шарф, залезть в карман пальто за ключами от машины и вспомнить, что забыл свой мобильный на столике в прихожей. Когда тебя увлекает вперед силой инерции, а под ногами скользко, то повернуть назад сложно, так что он принимает решение не возвращаться, тем более плохая примета, и все такое.
- Беллс!
Мэттью тормозит, упираясь руками о капот джипа, оборачивается. Доминик стоит на крыльце в одной клетчатой рубахе, словно бы не ощущая холода; облачко пара клубится у его губ.
- Слушай, может не стоит, а? Ну его в баню. Ты даже машину на зиму еще не переобул, а все дороги за ночь обледенели. Сейчас опасно куда-либо ехать.
- Да ну, фигня вопрос. Чего тут ехать-то – все рядом. И я, в конце концов, проиграл пари, так что с меня индейка, как и договаривались.
- Давай, может, в следующий раз?
- Не-не. Это ты сейчас такой добрый, а потом задолбишь меня на тему того, что честный человек должен держать слово.
- Неужели, я такой зануда? – смеется Дом.
- Еще какой! Ладно, я погнал.
- Э-э, не вздумай там гнать! Тише едешь – целее будешь!
- Ладно-ладно!
Отъехав от дома Ховардов, Мэтт убеждается, что он один из очень немногих горожан, кто решился в такую погоду воспользоваться автомобилем, не переобувшись в зимнюю резину – дороги почти пустые. Но он не торопится увеличивать скорость, ибо джип ощутимо заносит даже при обычной езде, не говоря уж о поворотах. Ферма Уилкинса, где выращивают самых лучших индеек в округе, находится за городом; при нормальном раскладе путь туда занимает минут пятнадцать, а сейчас хорошо бы за час управиться. На северо-западной окраине рядом с выездом на шоссе компания мальчишек разожгла костер рядом с перевернутым мусорным баком и, радостно вопя, кидает в огонь петарды. «Вот дебилы! - думает Мэтт, - Делать им не хрен. Хотя, им здесь как раз реально не хрен делать. Ничего не меняется в этой жопе мира». Один их пацанов вдруг оборачивается и что-то кричит, указывая пальцем на машину Мэтта. Потом выхватывает из огня нечто пылающее и искрящее, замахивается… «Что он собирается… О, черт, твою ж мааать….!». Взрыв, раздавшийся из-под правого переднего колеса оглушает; лихорадочно выкручивая руль и с силой выжимая педаль тормоза, Мэтт слышит визг и скрежет, машина в один миг теряет управление и он судорожно пытается ее выровнять, но получается лишь частично. Джип вертится вокруг собственной оси; мир для водителя сливается в некую причудливую карусель. Последнее, что он видит – несущийся на него с бешеной скоростью бетонный столб. А потом наступает темнота.
Кажется, проходит максимум пара секунд. По крайней мере, Мэтту кажется, что прошло максимум пара секунд. Слух возвращается раньше, чем зрение – вокруг свист и грохот, а земля ощутимо содрогается. Он яростно моргает, пытается поднять руки, чтобы протереть кулаками глаза, но конечности будто ватные. Темнота потихоньку рассасывается и тает, и Мэтт видит свои ладони – кончики пальцев дрожат, на правом запястье неглубокий порез. Спереди маячит лобовое стекло, покрытое плотной паутиной трещин, а за ним яркие сполохи и грохот, будто он оказался в центре фейерверка. Нескольких секунд хватает, чтобы понять, что его голова и конечности на месте, и все, вроде бы, функционирует. «Мать твою, какого черта не сработала подушка безопасности!? Я этот автосалон засужу на хрен, вот уроды ведь! И какого там снаружи про… ». Он не успевает додумать – распахивается дверь салона, и просунувшийся внутрь Доминик шустро разрезает на нем ремень безопасности, так что Мэтт едва успевает разглядеть остро заточенный охотничий нож с широким лезвием, что мелькнул прямо возле его лица и удивиться тому факту, что у Дома есть такой нож. А потом его выволакивают из машины, ухватив за шиворот, и куда-то тащат сквозь оглушающий грохот и слепящие вспышки, и нет времени даже спросить, что, собственно, творится вокруг, и как Дом так быстро оказался возле его машины, потому что мир, кажется, сходит с ума и рушится, как в его худших ночных кошмарах. Сквозь пелену черного дыма виднеются силуэты заброшенных и наполовину разрушенных зданий, а рядом сгоревшие остовы машин; Мэтт едва-едва успевает разглядеть все это прежде чем оказаться в каком-то полуподвале, где его впечатывают в стену с такой силой, что дыхание сбивается. Дому и этого мало – ухватив друга за отвороты пальто, он принимается его методично трясти.
- Господи Иисусе, Беллс, какой же ты гребанный олигофрен! - лицо Доминика совсем близко, на нем помесь ярости и страха, и Мэтт не сразу понимает, что это страх за него, - Куда ж тебя понесло в одиночку, да еще на машине?! Ты что – совсем ебанулся?!
- Я не…, - сипит он, силясь восстановить дыхание.
Его вдруг отпускают так резко, что он едва удерживается на ногах.
- Ты там, часом, башкой не стукнулся, когда врезался? - лицо Дома, как и его голос, вмиг разительно меняются, - Сколько пальцев видишь?
Он машет перед носом Мэтта пятерней; его руки покрыты мелкими царапинами, костяшки пальцев покрасневшие и шелушащиеся, а под ногтями грязь, и это неправильно, категорически неправильно, и что-то тут не то. Мэтт бьет его по руке, отрывается от стены и несильно толкает в грудь.
- Отстань, придурок!
Внутри будто бы раскручивается тугой клубок колючей проволоки, заполняя все клетки его тела, и Мэтт понимает, что это скверно, очень скверно – сейчас он ударится в истерику, ему захочется чего-нибудь грохнуть, а может быть набить морду Доминику, потому что это не его Дом, это какой-то чужой, незнакомый чувак, наверное, брат-близнец, и плевать, что в семье Ховардов не рождались близнецы, это все равно не его Дом, и точка. Потому что у его Дома калифорнийский бронзовый загар и белозубая улыбка, а еще модная стрижка и частично высветленные, частично выгоревшие на солнце прядки волос над оттопыренными ушами. И ковбойская клетчатая рубашка из того бутика… как бишь его? Он так и не научился запоминать названия магазинов. А у этого парня сальные, мышиного цвета волосы, как минимум трехдневная щетина, сложно сказать, у светловолосых мужиков щетина не так заметна, вот он сам вынужден бриться дважды на дню, чтобы выглядеть аккуратно, а Дом везунчик… Господи, вот же фигня лезет в голову. И одет этот парень хуже бомжа – вытянутый свитер в катышках, какая-то неопрятного вида толстовка…
- Кто ты вообще такой, а? Кто ты такой, черт тебя дери?! – голос предательски срывается, превращаясь в подобие мышиного писка.
- Эй, остынь! – Доминик, вернее, незнакомец, который претворяется Домом, делает шаг назад, примирительным жестом поднимая кверху руки, - Остынь, ладно? Давай вернемся в убежище, когда закончится обстрел, там ты отдохнешь, придешь в норму. Лады?
Не лады. Совсем даже не лады. И Мэтт охотно сдернул бы куда подальше, да вот только снаружи рёв и грохот, и земля периодически содрогается, и весь мир вокруг – это не его мир, он неправильный, он страшный. «Я сплю», - думает Мэтт, присаживаясь на корточки и утыкаясь лицом в колени, - «Это всего лишь гребанный сон. Я проснусь, и все будет как прежде!».
***
- Он, правда что ли, ничего не помнит? – Крис неторопливо и привычно ворошит небольшой костёр, подкладывает туда несколько свежих деревяшек непонятного происхождения, подвешивает над огнем котелок с похлебкой. Помещение бывшего бассейна довольно просторное, плюс рухнувшая стена между самим бассейном, раздевалками и подсобками увеличивает общую площадь. Вокруг таких же костров расположились люди, одетые, по большей части, в одежду цвета хаки, или просто обноски в стиле лондонских бомжей, большинство с оружием; их голоса и смех негромким, но гулким эхом разносятся по залу вместе с дымом от костров.
- Да он вообще думает, что он из другого мира, - фыркает Дом, примостившись рядом.
Крис оценивающе оглядывает Мэтта, что приткнулся на некотором расстоянии от них, по уши укутавшись шарфом и нахохлившись будто галка.
- Знаешь, он ведь другой. Ты наверняка заметил. Эти шмотки… Они совсем новые. Где ты сейчас достанешь новые шмотки такого качества? И сам он такой… Не похож на нашего Мэтта.
- Очень даже похож! – протестует Доминик.
- Верно, рожей-то похож. Я не в том смысле. У него глаза другие. Такие… как у нас были год назад. Еще до войны. Понимаешь, о чем я?
Дом раздумчиво хмурит брови.
- Знаешь, всякая научная фантастика это не по моей части, в ней Беллс неплохо шарит, а я так – просто хороший слушатель. Был. Так вот – давай сейчас представим себе, что это наш Беллс, который вдруг забыл все, что было до войны. Помнишь, как в прошлом году он спьяну башкой о перила долбанулся, и пару часов не помнил, кто он вообще такой? И не будем углубляться в сферы, где ни ты, ни я нифига не смыслим. Договорились?
Крис сосредоточенно кивает, помешивая в котелке.
- Не вопрос. Только нам с ним надо как-то взаимодействовать. У тебя есть идеи?
- Да проблем-то. Будем делать вид, что все как обычно.
- Ну-ну, - Крис скептически хмыкает, - А, по-моему, нам бы тут не помешал психоаналитик.
- Ага, - подхватывает Дом с явным сарказмом, - А мне бы вот не помешала джакузи, или на худой конец горячий душ дважды в день. Не считая теплого сортира и мягкой постели.
Крис только вздыхает, лезет ложкой в котелок, пробует похлебку.
- Эй, Беллс, - окликает он Мэтта, - Чё ты там уединился, иди уже жрать.
Тот зыркает на него исподлобья. На незнакомца, который чертовски похож на их Криса, только это нифига не Крис. Он худее Криса раза в полтора как минимум, это навскидку, под балахонистым свитером грубой вязки не угадаешь; длинные немытые космы собраны сзади в хвост, заросшая щетиной рожа ни капли не добродушная, да еще небольшой шрам на левой скуле в виде загогулины. Такого в темном переулке встретишь – вытряхнешь карманы без разговоров, лишь бы живым ноги унести. Мэтт втягивает ноздрями запах, что поднимается от котелка, невольно сглатывает; в животе урчит, внутренности скручиваются в фигу. Он даже утром позавтракать толком не успел, только кофе выпил, да зажевал пару рождественских фигурных печенек.
- Иди, иди, не боись, - тон у двойника Криса мягкий, слегка насмешливый, - Щаз еще глотнем на посошок, тебе не помешает.
Мысленно обругав себя трусливым мудаком, Беллс придвигается к костру, принимает из рук Криса флягу и делает большой глоток. Жидкость во фляге вмиг обжигает горло и внутренности; выпучив глаза, он начинает судорожно кашлять. Крис и Дом, не сдерживаясь, ржут в унисон, икая, и обмениваясь остротами, но Мэтт их почти не слышит – в ушах шумит, а от выступивших слез щиплет глаза. Откашлявшись, он открывает, было, рот, чтобы высказать этим придуркам все, что он о них думает, но вдруг понимает, что неведомая отрава во фляге оказала-таки свое действие – голова наливается мягкой одурью, колючий клубок внутри потихоньку рассасывается, уступая место теплу.
- Вишь, как повело-то, - подмигивает ему Крис, - на-кось, закуси.
В грубой глиняной миске, больше похожей на цветочный горшок плавают волокна тушенки, крупа, какие-то овощи… Суп – не суп, каша - не каша, что-то очень простое, но сытное и на вкус ничего так. Мэтт дочиста выскребает миску слегка погнутой алюминиевой походной ложкой; от накатившего тепла и сытости клонит в сон, но спать он не собирается, ни в коем случае. Он собирается выяснить, какого лешего вокруг происходит, причем выяснить прямо сейчас.
- Расскажите мне, что произошло, - он не просит, он требует.
Крис и Дом переглядываются.
- Что последнее ты помнишь? – подает голос Доминик.
- Ну… Мы только что вернулись из Штатов после турне, решили вместе рвануть в Девон к родным… , - Мэтт замолкает на полуслове, вспоминая солнечный морозный день, Дома, что стоит на крыльце в одной рубашке, с розовеющими от холода ушами и облачком пара у рта, морщится будто от зубной боли, - Не важно. Просто расскажите как вот вся эта хрень, - нервным, дерганым жестом он разводит руками, - как такая вот хрень могла произойти.
- Удивлен, да? – Дом, даже не морщась, делает глоток из фляги, глядит на Мэтта с кривой ухмылкой, - Да ты мне с младых ногтей мозги промывал на тему того, что если запахнет жареным, то правительство стопудово сдаст нас с потрохами каким-нибудь грёбанным пришельцам, или гоблинам, или еще кому. И песни об этом писал. А я тогда думал про себя – по этому парню дурка плачет, но, по крайней мере, с ним никогда не скучно. А вот так всё и случилось. Нас сдали. С потрохами. И ты теперь, мать твою, что-то вроде долбанного пророка, и вдобавок голос Сопротивления. А мы, значит, твои приближенные.
- Издеваешься, да? – Мэтт недобро щурится, глядит на Дома так, будто примеривается куда побольнее ударить.
- Это правда, - спокойный и даже как будто немного грустный голос Криса действует на него как ушат холодной воды.
Беллс ошалело моргает.
- В смысле?
- В прямом, - Крис наклоняется к костру, раздувает едва тлеющие угли, - Когда все началось, мы, как раз, находились здесь, в Лондоне. Утрясали разногласия с Мэверик. Лондон накрыло мощно – сперва передали, что вроде какие-то взрывы в центре города, паника, массовые беспорядки. Потом налетели эти… Они называют себя токлафаны. Но это мы уже потом узнали. Они похожи на летающие серебристые шары, их тысячи, от них почти нереально укрыться. Они убивали всех подряд, без разбора, не щадили даже детей. Не знаю, как мы тогда уцелели. Наверное, просто повезло. По телеку сперва беспрерывно шли репортажи из Штатов, крупных городов Европы, России, Японии. Там тоже творился сущий Ад. Никто толком не понимал, что именно происходит, и откуда они взялись. Те, кто передавал новости, исчезали из эфира один за другим. А потом в эфир вышел наш новый премьер-министр. Гарольд Саксон, - Крис произносит это имя отрывисто, будто выплюнув, а у Дома каменеют скулы, - Ну, он-то все и объяснил. Знаешь, у меня тогда в мозгах была сшибка. Мне казалось, что я попал в какой-то низкопробный голливудский боевик про суперзлодея, который появляется на экране, демонически хохочет и говорит – «Трепещите, жалкие людишки! Пиздец вам всем пришел!». Но все было взаправду. Пиздец случился на самом деле. После того, как американского президента распылили на атомы в прямом эфире, главы государств наложили в штаны и объявили, что все они будут сотрудничать с Саксоном. Якобы, чтобы обеспечить выживание людей как биологического вида. Выжить любой ценой, даже прогнувшись перед тварями, уничтожившими одним махом треть населения Земли. Ну, не всем это понравилось, ясное дело. Те, кто был против подобного расклада, ушли в подполье. Мы оказались среди них, как видишь. За всеми нами ведут охоту не только токлафаны, но и полиция. Прислужники тех жирных котов, которые хотят выслужиться перед Саксоном. Они периодически устраивают налеты на городские кварталы, которые кажутся им подозрительными. Вам с Домом повезло, что вы попали под обычный обстрел, если бы токлафаны тут рыскали, вы бы вряд ли спаслись,
- Ты имеешь в виду, - Мэтт судорожно сглатывает, сцепив пальцы рук до побелевших костяшек, - Нас бы просто убили? Вот так просто, ни за что?
- Так уж и ни за что, - усмехается Дом, - мы ж как-никак члены Сопротивления. Одни из самых активных, между прочим. Наши песни вдохновляют людей на борьбу, или что-то в этом духе. Так сказала та чувиха, Марта Джонс.
Мэтт слепо глядит сквозь него; мысли растекаются в голове вязкой патокой. Бред. Полный бред. Хорошо бы, чтобы все это было сном. Чертовски здорово прямо сейчас проснуться.
- Я понял, - голос у него тонкий и какой-то надтреснутый, - Я попал в аварию, и теперь лежу в коме. И все это мне чудится. Я все понял.
Крис и Дом глядят на него молча, и от жалостливых выражений на их лицах что-то внутри Мэтта словно бы лопается, оборвавшись подобно перетянутой струне.
- Чего вы пялитесь?! – орет он, вскочив на ноги, - Чего уставились, уроды?! Вы просто грёбанные порождения моей больной фантазии, ясно вам?! Исчезните нахер! Что, не хотите? Ну, тогда я сам уйду!
Круто развернувшись, он шагает к выходу, бормоча себе под нос: «Сейчас я выйду отсюда, и все исчезнет. Сейчас… Надо к выходу, на воздух. Здесь душно… Дышать нечем…». Он слышит сзади торопливые шаги, но и не думает останавливаться; не глядя сбрасывает с плеча чью-то ладонь… И неожиданно заваливается вперед, упав на колени и почти уткнувшись носом в усыпанный мелким мусором пол, вскрикивает от боли в заломленной назад правой руке.
- Никуда ты не пойдешь! – никогда еще голос Дома не казался ему таким ненавистным, - Довольно уже! Можешь думать все, что угодно – что ты в коме, что ты умер – мне насрать! Пока ты здесь и сейчас – я не дам тебе совершить глупость, которая погубит не только тебя, а еще и многих! Понял меня?!
- Пусти, сволочь! - шипит Мэтт сквозь стиснутые зубы, - Больно же, блядь!
Железная хватка на его запястье слабеет и, вывернувшись, он отталкивает Дома и вскакивает на ноги. От драки его удерживает мысль, что этот Доминик куда сильнее, чем его Дом, юношеские потасовки с коим проходили, в основном, на равных. Этот еще и нахватался где-то хитрых приёмов, вмиг скрутит его в бараний рог. Одарив двойника своего лучшего друга ненавидящим взглядом, Мэтт усаживается прямо на пол, повернувшись спиной к их костру, и вновь утыкается лбом в колени, будто пытаясь спрятаться от того, что он упорно не желает считать реальностью.
Для визуализации:
АПД. 8 секунд, полёт нормальный...
АПД, летим дальше
АПД, 10 секунд - полёт нормальный.
АПД, 20 секунд, полёт нормальный.
АПД, 30 секунд, полёт нормальный.
АПД. Полет благополучно завершен, спасибо, что воспользовались услугами нашей авиакомпании.


читать дальше***
Мэтт выскакивает на улицу и тут же торопливо запахивается шарфом – мороз мигом запускает свои щупальца под легкое драповое пальто, холодит ноги сквозь тонкие подошвы совершенно не зимних ботинок. Холод это ничего, холод даже бодрит. Да и Рождество на носу, и жизнь бьет ключом, новый альбом продается куда лучше, чем предполагалось даже по самым оптимистичным прогнозам, утомительный тур по Штатам, наконец, завершился и можно перевести дух. Совсем неплохой идеей было махнуть в Тинмут вместе с Домом, который, с тех пор как умер его отец, старается, по мере возможности, проводить Рождество с матерью и сестрой, тем более, неплохо бы поиметь совесть и наведаться к собственной матери. Крис выехал днем ранее, ему, как всегда, не терпелось увидеть детей и насладиться стряпней Келли. Улыбнувшись своим мыслям, Мэтт сбегает с крыльца и лихо катится по обледенелой дорожке по направлению к своему авто на подошвах ботинок. На ходу он умудряется сделать множество дел – поправить шарф, залезть в карман пальто за ключами от машины и вспомнить, что забыл свой мобильный на столике в прихожей. Когда тебя увлекает вперед силой инерции, а под ногами скользко, то повернуть назад сложно, так что он принимает решение не возвращаться, тем более плохая примета, и все такое.
- Беллс!
Мэттью тормозит, упираясь руками о капот джипа, оборачивается. Доминик стоит на крыльце в одной клетчатой рубахе, словно бы не ощущая холода; облачко пара клубится у его губ.
- Слушай, может не стоит, а? Ну его в баню. Ты даже машину на зиму еще не переобул, а все дороги за ночь обледенели. Сейчас опасно куда-либо ехать.
- Да ну, фигня вопрос. Чего тут ехать-то – все рядом. И я, в конце концов, проиграл пари, так что с меня индейка, как и договаривались.
- Давай, может, в следующий раз?
- Не-не. Это ты сейчас такой добрый, а потом задолбишь меня на тему того, что честный человек должен держать слово.
- Неужели, я такой зануда? – смеется Дом.
- Еще какой! Ладно, я погнал.
- Э-э, не вздумай там гнать! Тише едешь – целее будешь!
- Ладно-ладно!
Отъехав от дома Ховардов, Мэтт убеждается, что он один из очень немногих горожан, кто решился в такую погоду воспользоваться автомобилем, не переобувшись в зимнюю резину – дороги почти пустые. Но он не торопится увеличивать скорость, ибо джип ощутимо заносит даже при обычной езде, не говоря уж о поворотах. Ферма Уилкинса, где выращивают самых лучших индеек в округе, находится за городом; при нормальном раскладе путь туда занимает минут пятнадцать, а сейчас хорошо бы за час управиться. На северо-западной окраине рядом с выездом на шоссе компания мальчишек разожгла костер рядом с перевернутым мусорным баком и, радостно вопя, кидает в огонь петарды. «Вот дебилы! - думает Мэтт, - Делать им не хрен. Хотя, им здесь как раз реально не хрен делать. Ничего не меняется в этой жопе мира». Один их пацанов вдруг оборачивается и что-то кричит, указывая пальцем на машину Мэтта. Потом выхватывает из огня нечто пылающее и искрящее, замахивается… «Что он собирается… О, черт, твою ж мааать….!». Взрыв, раздавшийся из-под правого переднего колеса оглушает; лихорадочно выкручивая руль и с силой выжимая педаль тормоза, Мэтт слышит визг и скрежет, машина в один миг теряет управление и он судорожно пытается ее выровнять, но получается лишь частично. Джип вертится вокруг собственной оси; мир для водителя сливается в некую причудливую карусель. Последнее, что он видит – несущийся на него с бешеной скоростью бетонный столб. А потом наступает темнота.
Кажется, проходит максимум пара секунд. По крайней мере, Мэтту кажется, что прошло максимум пара секунд. Слух возвращается раньше, чем зрение – вокруг свист и грохот, а земля ощутимо содрогается. Он яростно моргает, пытается поднять руки, чтобы протереть кулаками глаза, но конечности будто ватные. Темнота потихоньку рассасывается и тает, и Мэтт видит свои ладони – кончики пальцев дрожат, на правом запястье неглубокий порез. Спереди маячит лобовое стекло, покрытое плотной паутиной трещин, а за ним яркие сполохи и грохот, будто он оказался в центре фейерверка. Нескольких секунд хватает, чтобы понять, что его голова и конечности на месте, и все, вроде бы, функционирует. «Мать твою, какого черта не сработала подушка безопасности!? Я этот автосалон засужу на хрен, вот уроды ведь! И какого там снаружи про… ». Он не успевает додумать – распахивается дверь салона, и просунувшийся внутрь Доминик шустро разрезает на нем ремень безопасности, так что Мэтт едва успевает разглядеть остро заточенный охотничий нож с широким лезвием, что мелькнул прямо возле его лица и удивиться тому факту, что у Дома есть такой нож. А потом его выволакивают из машины, ухватив за шиворот, и куда-то тащат сквозь оглушающий грохот и слепящие вспышки, и нет времени даже спросить, что, собственно, творится вокруг, и как Дом так быстро оказался возле его машины, потому что мир, кажется, сходит с ума и рушится, как в его худших ночных кошмарах. Сквозь пелену черного дыма виднеются силуэты заброшенных и наполовину разрушенных зданий, а рядом сгоревшие остовы машин; Мэтт едва-едва успевает разглядеть все это прежде чем оказаться в каком-то полуподвале, где его впечатывают в стену с такой силой, что дыхание сбивается. Дому и этого мало – ухватив друга за отвороты пальто, он принимается его методично трясти.
- Господи Иисусе, Беллс, какой же ты гребанный олигофрен! - лицо Доминика совсем близко, на нем помесь ярости и страха, и Мэтт не сразу понимает, что это страх за него, - Куда ж тебя понесло в одиночку, да еще на машине?! Ты что – совсем ебанулся?!
- Я не…, - сипит он, силясь восстановить дыхание.
Его вдруг отпускают так резко, что он едва удерживается на ногах.
- Ты там, часом, башкой не стукнулся, когда врезался? - лицо Дома, как и его голос, вмиг разительно меняются, - Сколько пальцев видишь?
Он машет перед носом Мэтта пятерней; его руки покрыты мелкими царапинами, костяшки пальцев покрасневшие и шелушащиеся, а под ногтями грязь, и это неправильно, категорически неправильно, и что-то тут не то. Мэтт бьет его по руке, отрывается от стены и несильно толкает в грудь.
- Отстань, придурок!
Внутри будто бы раскручивается тугой клубок колючей проволоки, заполняя все клетки его тела, и Мэтт понимает, что это скверно, очень скверно – сейчас он ударится в истерику, ему захочется чего-нибудь грохнуть, а может быть набить морду Доминику, потому что это не его Дом, это какой-то чужой, незнакомый чувак, наверное, брат-близнец, и плевать, что в семье Ховардов не рождались близнецы, это все равно не его Дом, и точка. Потому что у его Дома калифорнийский бронзовый загар и белозубая улыбка, а еще модная стрижка и частично высветленные, частично выгоревшие на солнце прядки волос над оттопыренными ушами. И ковбойская клетчатая рубашка из того бутика… как бишь его? Он так и не научился запоминать названия магазинов. А у этого парня сальные, мышиного цвета волосы, как минимум трехдневная щетина, сложно сказать, у светловолосых мужиков щетина не так заметна, вот он сам вынужден бриться дважды на дню, чтобы выглядеть аккуратно, а Дом везунчик… Господи, вот же фигня лезет в голову. И одет этот парень хуже бомжа – вытянутый свитер в катышках, какая-то неопрятного вида толстовка…
- Кто ты вообще такой, а? Кто ты такой, черт тебя дери?! – голос предательски срывается, превращаясь в подобие мышиного писка.
- Эй, остынь! – Доминик, вернее, незнакомец, который претворяется Домом, делает шаг назад, примирительным жестом поднимая кверху руки, - Остынь, ладно? Давай вернемся в убежище, когда закончится обстрел, там ты отдохнешь, придешь в норму. Лады?
Не лады. Совсем даже не лады. И Мэтт охотно сдернул бы куда подальше, да вот только снаружи рёв и грохот, и земля периодически содрогается, и весь мир вокруг – это не его мир, он неправильный, он страшный. «Я сплю», - думает Мэтт, присаживаясь на корточки и утыкаясь лицом в колени, - «Это всего лишь гребанный сон. Я проснусь, и все будет как прежде!».
***
- Он, правда что ли, ничего не помнит? – Крис неторопливо и привычно ворошит небольшой костёр, подкладывает туда несколько свежих деревяшек непонятного происхождения, подвешивает над огнем котелок с похлебкой. Помещение бывшего бассейна довольно просторное, плюс рухнувшая стена между самим бассейном, раздевалками и подсобками увеличивает общую площадь. Вокруг таких же костров расположились люди, одетые, по большей части, в одежду цвета хаки, или просто обноски в стиле лондонских бомжей, большинство с оружием; их голоса и смех негромким, но гулким эхом разносятся по залу вместе с дымом от костров.
- Да он вообще думает, что он из другого мира, - фыркает Дом, примостившись рядом.
Крис оценивающе оглядывает Мэтта, что приткнулся на некотором расстоянии от них, по уши укутавшись шарфом и нахохлившись будто галка.
- Знаешь, он ведь другой. Ты наверняка заметил. Эти шмотки… Они совсем новые. Где ты сейчас достанешь новые шмотки такого качества? И сам он такой… Не похож на нашего Мэтта.
- Очень даже похож! – протестует Доминик.
- Верно, рожей-то похож. Я не в том смысле. У него глаза другие. Такие… как у нас были год назад. Еще до войны. Понимаешь, о чем я?
Дом раздумчиво хмурит брови.
- Знаешь, всякая научная фантастика это не по моей части, в ней Беллс неплохо шарит, а я так – просто хороший слушатель. Был. Так вот – давай сейчас представим себе, что это наш Беллс, который вдруг забыл все, что было до войны. Помнишь, как в прошлом году он спьяну башкой о перила долбанулся, и пару часов не помнил, кто он вообще такой? И не будем углубляться в сферы, где ни ты, ни я нифига не смыслим. Договорились?
Крис сосредоточенно кивает, помешивая в котелке.
- Не вопрос. Только нам с ним надо как-то взаимодействовать. У тебя есть идеи?
- Да проблем-то. Будем делать вид, что все как обычно.
- Ну-ну, - Крис скептически хмыкает, - А, по-моему, нам бы тут не помешал психоаналитик.
- Ага, - подхватывает Дом с явным сарказмом, - А мне бы вот не помешала джакузи, или на худой конец горячий душ дважды в день. Не считая теплого сортира и мягкой постели.
Крис только вздыхает, лезет ложкой в котелок, пробует похлебку.
- Эй, Беллс, - окликает он Мэтта, - Чё ты там уединился, иди уже жрать.
Тот зыркает на него исподлобья. На незнакомца, который чертовски похож на их Криса, только это нифига не Крис. Он худее Криса раза в полтора как минимум, это навскидку, под балахонистым свитером грубой вязки не угадаешь; длинные немытые космы собраны сзади в хвост, заросшая щетиной рожа ни капли не добродушная, да еще небольшой шрам на левой скуле в виде загогулины. Такого в темном переулке встретишь – вытряхнешь карманы без разговоров, лишь бы живым ноги унести. Мэтт втягивает ноздрями запах, что поднимается от котелка, невольно сглатывает; в животе урчит, внутренности скручиваются в фигу. Он даже утром позавтракать толком не успел, только кофе выпил, да зажевал пару рождественских фигурных печенек.
- Иди, иди, не боись, - тон у двойника Криса мягкий, слегка насмешливый, - Щаз еще глотнем на посошок, тебе не помешает.
Мысленно обругав себя трусливым мудаком, Беллс придвигается к костру, принимает из рук Криса флягу и делает большой глоток. Жидкость во фляге вмиг обжигает горло и внутренности; выпучив глаза, он начинает судорожно кашлять. Крис и Дом, не сдерживаясь, ржут в унисон, икая, и обмениваясь остротами, но Мэтт их почти не слышит – в ушах шумит, а от выступивших слез щиплет глаза. Откашлявшись, он открывает, было, рот, чтобы высказать этим придуркам все, что он о них думает, но вдруг понимает, что неведомая отрава во фляге оказала-таки свое действие – голова наливается мягкой одурью, колючий клубок внутри потихоньку рассасывается, уступая место теплу.
- Вишь, как повело-то, - подмигивает ему Крис, - на-кось, закуси.
В грубой глиняной миске, больше похожей на цветочный горшок плавают волокна тушенки, крупа, какие-то овощи… Суп – не суп, каша - не каша, что-то очень простое, но сытное и на вкус ничего так. Мэтт дочиста выскребает миску слегка погнутой алюминиевой походной ложкой; от накатившего тепла и сытости клонит в сон, но спать он не собирается, ни в коем случае. Он собирается выяснить, какого лешего вокруг происходит, причем выяснить прямо сейчас.
- Расскажите мне, что произошло, - он не просит, он требует.
Крис и Дом переглядываются.
- Что последнее ты помнишь? – подает голос Доминик.
- Ну… Мы только что вернулись из Штатов после турне, решили вместе рвануть в Девон к родным… , - Мэтт замолкает на полуслове, вспоминая солнечный морозный день, Дома, что стоит на крыльце в одной рубашке, с розовеющими от холода ушами и облачком пара у рта, морщится будто от зубной боли, - Не важно. Просто расскажите как вот вся эта хрень, - нервным, дерганым жестом он разводит руками, - как такая вот хрень могла произойти.
- Удивлен, да? – Дом, даже не морщась, делает глоток из фляги, глядит на Мэтта с кривой ухмылкой, - Да ты мне с младых ногтей мозги промывал на тему того, что если запахнет жареным, то правительство стопудово сдаст нас с потрохами каким-нибудь грёбанным пришельцам, или гоблинам, или еще кому. И песни об этом писал. А я тогда думал про себя – по этому парню дурка плачет, но, по крайней мере, с ним никогда не скучно. А вот так всё и случилось. Нас сдали. С потрохами. И ты теперь, мать твою, что-то вроде долбанного пророка, и вдобавок голос Сопротивления. А мы, значит, твои приближенные.
- Издеваешься, да? – Мэтт недобро щурится, глядит на Дома так, будто примеривается куда побольнее ударить.
- Это правда, - спокойный и даже как будто немного грустный голос Криса действует на него как ушат холодной воды.
Беллс ошалело моргает.
- В смысле?
- В прямом, - Крис наклоняется к костру, раздувает едва тлеющие угли, - Когда все началось, мы, как раз, находились здесь, в Лондоне. Утрясали разногласия с Мэверик. Лондон накрыло мощно – сперва передали, что вроде какие-то взрывы в центре города, паника, массовые беспорядки. Потом налетели эти… Они называют себя токлафаны. Но это мы уже потом узнали. Они похожи на летающие серебристые шары, их тысячи, от них почти нереально укрыться. Они убивали всех подряд, без разбора, не щадили даже детей. Не знаю, как мы тогда уцелели. Наверное, просто повезло. По телеку сперва беспрерывно шли репортажи из Штатов, крупных городов Европы, России, Японии. Там тоже творился сущий Ад. Никто толком не понимал, что именно происходит, и откуда они взялись. Те, кто передавал новости, исчезали из эфира один за другим. А потом в эфир вышел наш новый премьер-министр. Гарольд Саксон, - Крис произносит это имя отрывисто, будто выплюнув, а у Дома каменеют скулы, - Ну, он-то все и объяснил. Знаешь, у меня тогда в мозгах была сшибка. Мне казалось, что я попал в какой-то низкопробный голливудский боевик про суперзлодея, который появляется на экране, демонически хохочет и говорит – «Трепещите, жалкие людишки! Пиздец вам всем пришел!». Но все было взаправду. Пиздец случился на самом деле. После того, как американского президента распылили на атомы в прямом эфире, главы государств наложили в штаны и объявили, что все они будут сотрудничать с Саксоном. Якобы, чтобы обеспечить выживание людей как биологического вида. Выжить любой ценой, даже прогнувшись перед тварями, уничтожившими одним махом треть населения Земли. Ну, не всем это понравилось, ясное дело. Те, кто был против подобного расклада, ушли в подполье. Мы оказались среди них, как видишь. За всеми нами ведут охоту не только токлафаны, но и полиция. Прислужники тех жирных котов, которые хотят выслужиться перед Саксоном. Они периодически устраивают налеты на городские кварталы, которые кажутся им подозрительными. Вам с Домом повезло, что вы попали под обычный обстрел, если бы токлафаны тут рыскали, вы бы вряд ли спаслись,
- Ты имеешь в виду, - Мэтт судорожно сглатывает, сцепив пальцы рук до побелевших костяшек, - Нас бы просто убили? Вот так просто, ни за что?
- Так уж и ни за что, - усмехается Дом, - мы ж как-никак члены Сопротивления. Одни из самых активных, между прочим. Наши песни вдохновляют людей на борьбу, или что-то в этом духе. Так сказала та чувиха, Марта Джонс.
Мэтт слепо глядит сквозь него; мысли растекаются в голове вязкой патокой. Бред. Полный бред. Хорошо бы, чтобы все это было сном. Чертовски здорово прямо сейчас проснуться.
- Я понял, - голос у него тонкий и какой-то надтреснутый, - Я попал в аварию, и теперь лежу в коме. И все это мне чудится. Я все понял.
Крис и Дом глядят на него молча, и от жалостливых выражений на их лицах что-то внутри Мэтта словно бы лопается, оборвавшись подобно перетянутой струне.
- Чего вы пялитесь?! – орет он, вскочив на ноги, - Чего уставились, уроды?! Вы просто грёбанные порождения моей больной фантазии, ясно вам?! Исчезните нахер! Что, не хотите? Ну, тогда я сам уйду!
Круто развернувшись, он шагает к выходу, бормоча себе под нос: «Сейчас я выйду отсюда, и все исчезнет. Сейчас… Надо к выходу, на воздух. Здесь душно… Дышать нечем…». Он слышит сзади торопливые шаги, но и не думает останавливаться; не глядя сбрасывает с плеча чью-то ладонь… И неожиданно заваливается вперед, упав на колени и почти уткнувшись носом в усыпанный мелким мусором пол, вскрикивает от боли в заломленной назад правой руке.
- Никуда ты не пойдешь! – никогда еще голос Дома не казался ему таким ненавистным, - Довольно уже! Можешь думать все, что угодно – что ты в коме, что ты умер – мне насрать! Пока ты здесь и сейчас – я не дам тебе совершить глупость, которая погубит не только тебя, а еще и многих! Понял меня?!
- Пусти, сволочь! - шипит Мэтт сквозь стиснутые зубы, - Больно же, блядь!
Железная хватка на его запястье слабеет и, вывернувшись, он отталкивает Дома и вскакивает на ноги. От драки его удерживает мысль, что этот Доминик куда сильнее, чем его Дом, юношеские потасовки с коим проходили, в основном, на равных. Этот еще и нахватался где-то хитрых приёмов, вмиг скрутит его в бараний рог. Одарив двойника своего лучшего друга ненавидящим взглядом, Мэтт усаживается прямо на пол, повернувшись спиной к их костру, и вновь утыкается лбом в колени, будто пытаясь спрятаться от того, что он упорно не желает считать реальностью.
Для визуализации:
АПД. 8 секунд, полёт нормальный...
АПД, летим дальше
АПД, 10 секунд - полёт нормальный.
АПД, 20 секунд, полёт нормальный.
АПД, 30 секунд, полёт нормальный.
АПД. Полет благополучно завершен, спасибо, что воспользовались услугами нашей авиакомпании.
@темы: Чукча как писатель
- Ну вот, мы пришли.
Том Кирк ободряюще улыбается Мэтту, жестом приглашая следовать за ним. Прежде чем войти в гостеприимно приоткрытую обшарпанную дверь, Мэтт останавливается и оглядывается по сторонам. Старый дом на перекрестке, изогнутый в форме подковы, хорошо сохранился по сравнению с соседними, от тех вообще мало что осталось. Кажется, он уже когда-то бывал в этом районе, неподалеку отсюда должен находиться тот уютный итальянский ресторанчик с улыбчивым метрдотелем, где они ужинали с Гайей когда она последний раз приезжала в Лондон. Впрочем, Лондон теперь нипочем не узнать, особенно когда путешествуешь по канализационным трубам, будто крыса, и выныриваешь наружу на короткое время, чтобы потом снова укрыться. Такими темпами он быстро заработает себе клаустрофобию. Полукруглой формы укромный дворик завален обломками какой-то конструкции и мусором; на одной из стен ярко-алое граффити – изображение бабочки и слова: «Fights and battles have begun, revenge will surely come…». У Мэтта на секунду слегка темнеет в глазах; крылья нарисованной бабочки, похожие на рваные куски бумаги, словно бы шевелятся, буквы расплываются, размазываются. Он глубоко и часто дышит, втягивает ноздрями воздух с плавающими клочьями серого тумана. Воздух пахнет гарью и каким-то гнильем. А может гнильем пахнет не воздух, может это его одежда пропахла канализацией и теперь воняет.
- Слушай, Том, а это не опасно? - он тычет пальцем в граффити, - Словно вывеска перед входом – «ау, мы здесь!».
Кирк коротко улыбается, рефлекторно дергает плечом. Незнакомый жест, такого раньше не было. Хотя, из всех, кого он здесь встретил, Том изменился наименее сильно. Потрепанный вид, несколько новых морщин в уголках глаз, чуть более впалые щеки. Но все такой же добряк и оптимист. Возможно, именно по этой причине Мэтт с первой их встречи старался держаться к нему поближе.
- Не опаснее чем везде. Такие вот рисунки и надписи повсюду, по всему городу. И не только в Лондоне. Ваши песни еще с самого начала войны растащены на цитаты и лозунги. А бабочку везде малюют как символ Сопротивления.
- Да, зашибись, - бормочет Мэтт, ныряя следом за Томом в полумрак коридора, где пахнет сыростью и горелой проводкой.
Оказавшись в полуподвальном помещении, которое не могло быть ничем иным, кроме как музыкальной студией, Мэтт впервые за все время своего пребывания в этом странном, чокнутом мирке ощущает себя почти как дома. Жадно оглядывается вокруг, будто вбирая в себя все, что попадает в поле зрения, все звуки и запахи. Запах горелой проводки становится сильнее – какой-то бритый наголо незнакомый мужик в защитных очках умело орудует сварочным аппаратом, клепая что-то в раскуроченной, с торчащими наружу проводами металлической панели на стене; двое других колдуют над микшерным пультом, судя по его виду, собранном из найденных на помойке запчастей.
- Это Эндрю, Саймон и Пол, - по очереди представляет всех Том, - Они помогают со звуком и аппаратурой, без них бы тут все рухнуло к чертям, золотые руки у ребят. Я уже им сказал, что ты ничего не помнишь, так что будете знакомиться заново.
Отвечая на жизнерадостные приветствия парней, Мэтт думает о том, что ему, судя по всему, придется срочно отвыкать от дорогостоящих технических наворотов, здесь их явно не предвидится. Берет в руки один из своих «Мэнсонов», которых в поле зрения всего три штуки, и, видимо, это все, что есть; бережно обводит ладонью изгибы.
- Вот ведь…, - Том странно и незнакомо кривит губы, слегка качает головой, - Смотрю на них, и все вспоминаю, сколько гитар ты до войны раздолбал прямо на сцене. Сейчас хрена лысого так порезвишься - аппаратуру приходится беречь как зеницу ока.
- Буду иметь ввиду, - Мэтт отвечает сухо и отрывисто, ему отчего-то совершенно не хочется слышать о том, что было до этой пресловутой войны. Ему вообще не хочется что-то выслушивать и о чем-то говорить, он, как никогда, жаждет отключиться от реальности. А для этого нет ничего лучше, чем музыка. Еще, правда, есть алкоголь и легкие наркотики, но это, по словам Тома, нынче жесточайший дефицит.
Сняв пальто и устроившись в углу возле ударной установки, Мэтт натягивает наушники и принимается слушать подряд их последние записи, попутно разбирая ворох бумажных листов, исчерканных его рукой. Картинки, сотканные из разных образов и воспоминаний, вспыхивают в мозгу, словно кадры фотосъемки - вот это пришло ему в голову в самолёте, на пути в Штаты, а вот это когда он поссорился с Гайей и заперся у себя в квартире почти на неделю; эту тему он наигрывал, когда ушел с вечеринки, внезапно психанув на пустом месте… Музыка знакома ему практически полностью, правда, некоторые темы звучат жестче и агрессивнее, а вот с текстами сложнее – многие изменены, а кое-что он вообще видит впервые. Война и смерть проходят красной линией через все наброски и готовые вариации, подумать только – кто-то из критиков, помнится, писал, что музыка у них депрессивная, что они слишком зациклены на политике, что надо бы писать больше песен о любви, и все такое прочее. Мэтт тогда был в бешенстве, это потом, со временем, он научился пропускать всю эту муть мимо себя. Послушал бы этот мудак их нынешнюю музыку, он бы понял, что значит быть депрессивным и зацикленным на политике. Время течет незаметно - листы с нотами и текстами уже сплошь пестрят вопросительными знаками и пометками на полях, периодически Мэтт берет гитару и пытается что-то вспомнить. Ему чертовски не хватает Дома и Криса. Через какое-то время Том просит его прерваться и перекусить, но он лишь отмахивается.
Дом и Крис появляются уже под вечер. Скорее всего, так было задумано, Том всегда отличался тонким дипломатическим чутьем. Это наверняка была его идея – привести его сюда одного, дать ему адаптироваться в привычной студийной обстановке, въехать в творческий процесс. Надо признать, идея сработала – прежде чужие Дом и Крис почти сразу становятся привычными и своими; Мэтт задает вопросы, они охотно отвечают, потом Крис берет свой старенький «Уорвик», вид у которого еще более потрепанный, чем у гитар Мэтта, а Доминик садится за ударные. Когда они заканчивают, стрелка часов переваливает за цифру два. Мэтт поднимается из-за синтезатора, разминая конечности, и понимает вдруг, что его шатает из стороны в сторону. Думает, что хорошо бы сейчас замылиться в какой-нибудь уютный ресторанчик с хорошим выбором вин, ибо жрать страсть как охота, а потом в ночной клуб, может, на стриптиз, если будет настроение… Том приносит откуда-то алюминиевый походный котелок, заботливо укутанный одеялом, чтобы не остыл. В котелке та самая похлебка – на вкус ничего, но надоедает быстро. Мэтта вдруг разбирает смех. Он сперва хихикает, потом начинает ржать громко и неприлично, будто подгулявший грузчик, до колик в животе и до слёз. Все смотрят на него молча и сочувственно, но это, как ни странно, не напрягает, скорее наоборот. Успокоившись, Мэтт утирает лицо рукавом и тянется за своей порцией.
Огонек сигареты то ярко вспыхивает, то гаснет в почти кромешной тьме. Город погружен во мрак; где-то вдалеке грохочут одиночные выстрелы и завывают сирены, а багровый диск полной Луны смутно просвечивает сквозь туман. Откуда-то слева ощутимо тянет падалью; Мэтту категорически не хочется думать о происхождении этого запаха. Носком ботинка он тщательно втирает окурок в мусор и шлак, что усеивают весь двор, достает из пачки новую сигарету, щелкает зажигалкой.
- Хорош уже, - голос Доминика не заставляет его вздрогнуть, в конце концов, эта входная дверь ужасно скрипучая, надо бы сказать об этом Тому…, - Сигареты на вес золота, так что не борзей, Беллс. Да и голос…
- А хуй бы с ним. Все равно скоро сдохнем.
- Я раньше тоже так думал, - белки глаз Доминика антрацитово поблескивают во мраке, - ну, знаешь… Когда узнал про маму. И еще про многих.
Мэтт резко разворачивается к нему.
- Не смей. Не смей, слышишь. Я. Не. Хочу. Об. Этом. Знать. Ты понял? Не хочу!
- Как скажешь.
Беллс резко вдыхает, потом выдыхает, стремясь унять бешено заколотившееся сердце. Ему совершенно незачем интересоваться судьбой их родственников и друзей. Совершенно незачем. Лучше поговорить о чем-нибудь другом.
- Том упоминал насчет концерта через неделю. Тут что, бывают концерты?
- Бывают. Хотя это риск неимоверный, сам понимаешь. Для очень многих наши концерты словно луч света во мраке, или что-то в этом роде. Реально так. Наша музыка, конечно, звучит по всем каналам, по всему миру. Много раз радиостанции Сопротивления накрывали и уничтожали, но сейчас все, кому не лень, занимаются радиотрансляциями, так что всех не передушишь, даже с их возможностями. Но концерты это ведь совсем другое. Хотя, сейчас ты вряд ли готов к такому.
Мэтт невольно ежится от налетевшего вдруг промозглого ветра; сигаретный пепел обжигает пальцы, разлетается затухающими искрами.
- Отчего же. Я готов.
спасибо)
Мэтт беспокойно ворочается под рваным одеялом. Холодно просто пиздец как. В который раз в голове всплывает мысль, что можно было бы и отказаться, какого хрена он должен путешествовать в обшарпанном грузовом трейлере, совершенно не предназначенном для перевозки людей, подвергаться постоянному риску, ночевать в какой-то адской дыре? С тоской вспоминаются комфортабельные автобусы, уютные номера гостиниц, салоны бизнес-класса в самолетах. Да, он вполне мог отказаться. Тем более, что все сомневались и до сих пор сомневаются в его готовности к такому испытанию как концерт. Но что в таком случае? Просто сидеть на заднице и ничего не делать? Так и свихнуться недолго, а с психушками тут явно напряг, как и со всем остальным.
Они выехали из города перед рассветом. Аппаратуру везли отдельно, замаскировав под металлолом; Эндрю, Саймон и Пол отвечали за ее сохранность. Мэтта с ребятами разместили в трейлере вместе со старой мебелью – на диванах и креслах можно было расположиться с относительными удобствами, да и спрятаться в случае неожиданной проверки было куда. Перед выездом Том протянул ему узкий темный браслет из неизвестного металла, в ответ на вопросительный взгляд пояснил: «На блок-постах проверяют грузовики с помощью теплодетекторов. Эта штука их блокирует». «Ну, не охренеть ли?» - подумал он тогда. Впервые стало по-настоящему страшно, прежде опасность воспринималась не совсем всерьез. Когда же следом за Томом к ним в трейлер забрался Рик, их начальник охраны и деловито навинтил глушитель на свой короткоствольный М4, Мэтту сделалось совсем нехорошо. Куда их везли - он не интересовался. Куда-то на юго-запад, через лес, объездными путями, подальше от основных дорог, где кишмя кишела полиция. Какая хрен разница, окон в трейлере все равно нет, да и если бы были – смотреть снаружи абсолютно не на что. И наверняка в этом чертовом мирке есть куча вещей, которые ему лучше не видеть. Желательно никогда. Ехали до темноты, потом пришлось сделать остановку перед самым опасным участком пути. Заночевали на какой-то чудом сохранившейся заброшенной ферме, в гуще леса. Старые матрасы, которые они накидали прямо на пол в той единственной комнате, где не были выбиты стекла, пахли клопами. Мэтту уже было все равно, хотелось просто упасть и отключиться. Это в самую первую здешнюю ночевку он, вдохнув запах кислятины и хлорки, что исходил от его подушки, брезгливо скривился, стянул с себя пальто, накинул поверх постели и тогда уж улегся. Теперь он почти привык к отсутствию удобств и прежних возможностей для соблюдения правил личной гигиены. Человек такое существо – он ко всему привыкает рано, или поздно. Уснул он мгновенно, но среди ночи его разбудил холод.
Дом лежит с краю, скрючившись червяком, ему, небось, еще холоднее. Оттолкнувшись локтем, Мэтт подползает к нему поближе, пристраиваясь таким образом, чтобы прижаться спиной к груди друга, блаженно вздыхает. Так куда лучше. Тот вдруг обхватывает его рукой, полусонно бормотнув себе что-то под нос, прижимается сам, еще теснее. А через пару секунд в поясницу Мэтта упирается недвусмысленное свидетельство того, что лучший друг смотрит сны явно не на тему основных принципов ядерной физики. Ну, в этом, на самом деле, нет ничего такого особенного. С Мэттом нечто подобное тоже случилось, еще в школьные годы. Дом тогда дооолго над ним стебался, и его не колыхало, что Мэтту снилась та цыпочка из драмкружка. Неглиже, ясен пень. Кажется, пришло время отдавать старые долги.
- Эй, приятель, - шепчет он, слегка пихнув Доминика локтем, - Ты меня, часом, ни с кем не попутал, а?
Тот мгновенно просыпается и испуганно - недоумевающе хлопает глазами, а Мэтт, глядя на его обалдевшую физиономию, молочно-бледную в лунном свете, корчится от смеха, зажимая рот ладонью.
- Ну, ты попал! Теперь я отомщен!
- Эй, вы! – подает голос Крис, слегка повернув голову, - Хорош уже там! У меня ваши любовные игры в печенках сидят! И так шагу не ступить, чтобы не наткнуться на вас, придурков, зажимающихся по углам, а тут еще…
Дом реагирует странно – вместо того, чтобы послать здоровяка куда подальше, он шипит сквозь стиснутые зубы, будто рассерженный кот и, подхватив свое одеяло, торопливо линяет в тот угол, откуда доносится молодецкий храп Тома.
- Вот, блядь, - окончательно проснувшись, Крис приподнимается на локтях с видом человека, который явно сморозил что-то лишнее.
- Э-э-э…, - до Мэтта медленно, но доходит, - Что ты там говорил насчет того, что мы зажимаемся по углам? Это когда ж такое было, а?
- Ну… Понимаешь, ты ведь все забыл. Вот мы и решили тебе не говорить.
- О чем? – Мэтт напряжен как струна, ему уже не до смеха.
- Ну… Короче, ты ведь все равно не отцепишься. Хотел знать – получай. Вы с Домом некоторое время вроде как вместе. Пара голубков, какбэ так.
- Шутишь, да? – у Мэтта вырывается нервный смешок, - И с чего бы Ховарду идти по мужикам, бабы, что ли, любить перестали?
Крис морщится, будто от зубной боли.
- Да не ходил он по мужикам, просто вы с ним… Да хрен вас знает, что на вас нашло.
- По мужикам, он, значит, не ходил, вот так вот, да. Выходит, здешний я мутировал из-за радиации, и у меня выросли сиськи? Ты что-то там говорил про новый ядерный полигон на Корнуэльском полуострове, ага? – Мэтт смеется, но смех у него совсем не веселый.
- Слушай, отвянь, а? Нашел, кого выспрашивать. Я всегда придерживался принципа, что секс без дивчины – признак дурачины. И вообще, я спать хочу. Если замерз – двигайся поближе, у меня на твои мощи уж точно не встанет.
Мэтт почти до рассвета лежит без сна, упершись взглядом в пятнышко лунного света, неподвижно застывшее на потолке. Ситуация такова, что ничего не добавить и не убавить. Все логично вписывается в странную, гротескную картину этого мира. Он и Дом… Они столько раз прикалывались на эту тему. Допизделись, называется. А что, собственно? С бабами напряженка, в жизни все наперекосяк, сплошной кошмар, а не жизнь. Не мудрено осатанеть и кинуться в объятия лучшего друга. Все же, он ненадолго отключается. Ему снится Доминик, его Доминик, что стоит на крыльце родительского дома в клетчатой ковбойской рубашке, что-то говорит, улыбаясь, облачко пара срывается с его губ и тает в морозном воздухе…
- …вставай, пора уж.
За окном серый рассвет, и лица у всех вокруг серые, будто присыпанные асбестовой крошкой. Мэтт отбрасывает одеяло, стуча зубами. Сейчас он бы убил за кружку горячего кофе.
Очень клёво, хоть фэндом Музов мне и не знаком. Теперь и я буду ждать продолжения!
torchinca, а-ня-ня.
Мэтт шагает на автопилоте, стараясь отключить мысли и эмоции и не смотреть по сторонам. Слева между ними и толпой Рик с автоматом наперевес, справа один из его парней, которые все словно на одно лицо, поэтому Мэтт до сих пор не может запомнить их имена. Вокруг смутный гул голосов и почти удушающая аура толпы. Через какое-то время Мэтт осознает, что люди организованно расступаются, никто не пытается преградить им путь, никто не тянется к ним руками, не тычет в нос бумажки для автографов. Рискнув слегка повернуть голову влево, он инстинктивно щурится от сразу нескольких вспышек фотокамер, а потом ловит обращенные на него взгляды…
И когда те люди, что последние годы слушали их музыку и приходили на их концерты успели превратиться для него в безликую массу? Нет, были, конечно, исключения. Кто-то дарил совсем уж необычные подарки; кому-то удавалось поймать благоприятный момент и вырвать для себя хотя бы несколько минут общения, чтобы сказать нечто такое, что запомнилось бы надолго, чьи-то комментарии в твиттере бросались в глаза в массе прочих… А в целом, это было неизбежно. Жизнь, похожая на одни сплошные гастроли, с короткими перерывами, постоянный калейдоскоп впечатлений. Мало вещей, не связанных с ним лично и с близкими ему людьми, задерживались в его памяти надолго. Подобное происходит со всеми музыкантами его уровня, так ему казалось. Впрочем, он даже особо никогда над этим не задумывался. Просто со временем привык к толпам людей на концертах, от которых его всегда отделяли заграждения и широкие спины секьюрити, к девицам, визжащим на ультразвуке и выкрикивающим признания в любви, к беснующимся в фэнзоне малолеткам, к жадно протянутым рукам. Но теперь, впервые за долгое время ничто не отделяло его и ребят от зрителей, они как будто вернулись в те времена, когда отыграв несколько песен, они спускались со сцены и выпивали в компании тех, кто только что слушал их музыку.
… Ему улыбаются, машут, а он машинально поднимает руку в ответ; несколько молоденьких девушек, что стоят впереди, пытаются с ним заговорить, перебивая друг друга и подпрыгивая от возбуждения, их заглушает гул голосов из задних рядов. Но, в основном, на него просто смотрят. От этих взглядов Мэтту сильно не по себе, на него еще никогда ТАК не смотрели. Забравшись на сцену, он тщетно пытается унять бешеный стук сердца; остальным, в отличие от него, кажется все пофигу - Крис и Дом невозмутимо принимаются за обычные приготовления, а Том колдует над камерой, пристроившись возле самой сцены. Гул голосов нарастает, толпа приходит в движение; люди в передних рядах поднимают руки и начинают аплодировать - сперва беспорядочно, затем все больше подчиняясь единому ритму, а за ними вторят остальные. Гулкий топот ног вклинивается в этот ритм, создавая довольно внушительный эффект. Мэтт делает глубокий вдох, потом выдох, берет в руки гитару. Нужно всего лишь напрячь фантазию и представить себе, что это совершенно обычный концерт, ничего особенного. Просто обычный концерт, таких было уже сотни. Кажется, надо что-то сказать, прежде чем начинать. Тем более, прямо сейчас начать не получится - Саймон все еще копается в ворохе проводов, ведущих от сети к усилителям, и это не удивительно. Удивительно, скорее, другое – что весь этот хлам вообще работает. Он делает шаг к микрофону, спотыкается, зацепившись за один из проводов, восстанавливает равновесие, ругнувшись про себя. Видавшая виды микрофонная стойка слегка покосилась; Мэтт поправляет ее, морщась от бьющего по ушам резкого звука. Пару секунд глядит прямо на толпу, выжидая, когда шум слегка утихнет. Обычно, в первых рядах перед сценой топчется молодёжь, обуреваемая нетерпением и уже слегка очумевшая от неизбежной толкучки и многочасового стояния на ногах, но здесь и сейчас Мэтт видит перед собой людей разных возрастов и обеих полов. И общая атмосфера не особенно похожа на легкомысленную атмосферу рок-концерта, все вокруг скорее напоминает некое политическое мероприятие. Да, именно. Это, пожалуй, наиболее точное определение всему происходящему. Вот ведь, отстой. И как он умудрился в это вляпаться? Кашлянув, Мэтт произносит:
- Я так полагаю, все вы добирались сюда, преодолевая большие трудности. Значит, теперь нам всем вместе нужно постараться, чтобы наши усилия не пропали впустую.
Кажется, он нашел самые простые и самые правильные слова. Толпа взрывается воплями и аплодисментами; слегка повернув голову, Мэтт видит Саймона, поднявшего вверх большой палец, едва заметный кивок Криса, и Дома, что салютует ему барабанными палочками. Ну, теперь, кажется, все готовы.
Чтобы дать Мэтту адаптироваться, они начинают с «Invincible» и еще парочки песен, которые не претерпели в этом мире никаких изменений. Через некоторое время, иллюзия того, что этот концерт самый обычный, становится реальностью – Мэтт забывает обо всем, полностью отдавшись музыке, публика реагирует так, как надо, звучат они куда лучше, чем можно было надеяться, словом – все идет настолько гладко, насколько вообще может быть гладко в создавшихся условиях. Правда, когда зал, в едином порыве, принимается петь следом за ним, у него мурашки бегут по спине. Это, конечно, всегда круто, чувствуешь себя неким божеством, мановением дирижерской палочки, заставляющим многотысячную толпу сливаться воедино. Но теперь…
…No one's gonna take me alive
The time has come to make things right
You and I must fight for our rights
You and I must fight to survive…
Для людей, что собрались здесь, для них эти слова, определенно, не пустой звук. Все они прочувствовали их на собственной шкуре, и Мэтт в какой-то момент ощущает нечто похожее на стыд, потому что там, в другом мире, он не воспринимал свои тексты всерьёз, применимо к реальной жизни. Но, кажется, все может сильно измениться, причем очень скоро…
… Вдох-выдох. Твердая ладонь Криса на плече, его голос над ухом:
- Все, расслабься. Мы закончили. Сейчас все разойдутся, тогда мы выдвинемся.
Да, здесь же ни кулис, ни отдельного выхода. Мэтт присаживается на один из динамиков, негнущимися пальцами снимает с плеча ремень гитары. Удивительно, но факт – безропотно подчиняясь указаниям неведомо откуда взявшихся вооруженных молодчиков в серой камуфляжной форме, публика организованно рассасывается в разные стороны; ему и ребятам машут руками, выкрикивая нечто восторженно-бессвязное, а молодые девушки небольшими группками подходят к сцене, пытаясь разжалобить Рика и его ребят, чтобы их пропустили, но тщетно. Да, кажется, вечеринка, в обществе юных поклонниц, готовых на все, им не светит. Вот, отстой. Том приносит термос с чаем и большой пакет крекеров; обжигаясь, Мэтт глотает чай из пластикового стакана, ощущая, как толчками уходит из тела напряжение. Сейчас бы чего-нибудь покрепче, чем чай… Словно прочитав его мысли, Крис достает откуда-то флягу со спиртным и наливает понемногу каждому, прямо в чай. Мэтт машинально отмечает про себя, что зал уже почти пуст – организаторы этого мероприятия реально заслуживают уважения. Какая-то девушка вдруг появляется у сцены, улыбнувшись Рику, заговаривает с ним, а тот не только позволяет ей пройти, но и протягивает руку, помогая забраться наверх. Сквозь опустошение и сонливость, неизбежно наваливающиеся после концертов, прорезается любопытство. Мэтт разглядывает незнакомку – невысокая, темнокожая, с бархатистыми оленьими глазами и приятной улыбкой. Одета в короткую кожанку по фигуре, военного покроя штаны и удобные армейские ботинки. Взгляд прямой, открытый, весь облик так и светится энергией и целеустремленностью. Мэтту нравятся такие женщины. С ними почти всегда есть о чем поговорить, и по жизни они обходятся без патетики и розовых очков на носу. Незнакомка непринужденно здоровается с Домом, Крисом и Томом, потом оборачивается к Мэтту.
- Привет! Тебя не узнать, ты сегодня просто весь светился! Так здорово, что я попала на этот концерт!
Брови Беллса медленно сходятся на переносице.
- Э-э-э… Простите, но я вас вижу впервые.
Её улыбка гаснет будто лампочка, она вопросительно оборачивается к ребятам.
- Это долгая история, - со вздохом произносит Том, будто отвечая на её немой вопрос. – Мэтт, эту красотку зовут Марта Джонс, вы встречались еще в начале войны, только ты, конечно же, этого не помнишь.
- Это такая шутка, да? - Мэтт кривит губы, на его лице злобно-пренебрежительное выражение, которое он даже не пытается скрыть, - Совершенно не смешно. Ты, типа, та-самая-Марта-Джонс-спаситель-человечества, на тебя смотрят с надеждой тысячи глаз, ты посвятила свою жизнь поиску оружия, с помощью которого можно убить этого маньяка, который называет себя Мастером. Так мне рассказали. А что в итоге? Ты говоришь, что оружия, на самом деле, не существует, да и твоя миссия состоит вовсе не в поиске оружия. А в том, чтобы, подобно какому-нибудь библейскому пророку, шествовать по Земле и разносить некую благую Весть. О Докторе, который нас всех, типа, спасет. Надо лишь только в определенный момент произнести молитву, и все будет зашибись. Блядь, да охренеть просто! А вы чего молчите? – он с яростью оборачивается к Тому и ребятам, к Рику, что маячит неподалеку и его парням. – Вам это кажется нормальным, а?
Те лишь отводят глаза; лицо Марты Джонс остается все таким же доброжелательно – непроницаемым, лишь едва заметно подрагивающие губы и расширившиеся зрачки выдают, что она далеко не так невозмутима, какой хочет показаться.
- Там, наверху, в небе, - произносит она ровным тоном, - Корабль. Авианосец под названием «Вэлиант». Надежное, мобильное, хорошо охраняемое убежище Мастера, который очень не любит появляться внизу, на поверхности планеты. На борту корабля, в качестве заложника, находится моя мать. А еще мой отец, моя сестра и двое близких друзей, один из которых мне особенно дорог. Как ты думаешь, - обернувшись к Мэтту, она глядит прямо ему в глаза, едва сдерживая рвущиеся наружу эмоции, - у меня есть повод для шуток и розыгрышей?
На некоторое время их взгляды скрещиваются. Мэтт сдается первым.
- Я не верю в чудеса и Санту, - бурчит он уже более миролюбиво, - Я уже не ребенок, знаешь ли.
Марта вдруг принимается хохотать, легко и заливисто, будто бы и не было никакого тяжелого разговора.
- Ты бы себя слышал со стороны, - произносит она с улыбкой, смахнув слезинки, выступившие в уголках глаз, - Это ты-то не веришь в чудеса? Сам только что рассказывал, что явился из другого мира. Как-то маловато в этом логики, не находишь?
- Ну…, - Беллс смущенно передергивает плечами, - Может, ты и права.
- Я расскажу тебе …расскажу вам, - поправляется она, обводя взглядом всех присутствующих, - кое-что важное. Как вы думаете – почему Сопротивление до сих пор не приобрело масштабность, способную нанести реальный урон пришельцам и помешать планам Мастера? Почему на всей огромной планете существуют лишь разрозненные небольшие группировки повстанцев?
- Известное дело, - подает голос Доминик, - Все боятся. У многих родные и близкие в заложниках, да и помирать никому не охота.
- Обычный человеческий страх – это одна из причин. Но, в конце концов, Мастер все равно собирается принести человечество в жертву своим амбициям, он никогда этого не скрывал. Людям, по сути, нечего терять. При таком раскладе инстинкт самосохранения должен был перевесить страх. Тогда почему?
- Это всё те спутники, - синхронно обернувшись, все с удивлением пялятся на Рика. Мэтт ловит себя на мысли, что этот парень такой молчаливый, что он до этого момента ни разу даже не слышал его голоса. Дом говорил, что Рик раньше служил в каком-то элитном армейском подразделении, и что у него во время нашествия погибла жена и шестимесячный сын, - Ну, с помощью которых работает сеть «Архангел». Они что-то делают с нашим сознанием.
- А что за сеть «Архангел»? – с любопытством спрашивает Мэтт.
Крис хмыкает.
- Ты не поверишь, но это оператор мобильной связи. До войны я был к нему подключен, да практически все к нему подключались. Еще бы – самые выгодные тарифы. Прочим операторам ничего не оставалось, кроме как заключать договора с владельцами «Архангела», отдавая им своих клиентов. Потом выяснилось, что за сетью «Архангел» стоит сам Саксон. То есть, Мастер. С помощью этой сети он воздействовал на мозги избирателей, и вот таким образом победил на выборах. Черт, да мы с Келли тоже собирался за него голосовать. И я бы проголосовал, если бы в день выборов мы успели вернуться из Штатов.
- Да, это верно. Все дело в спутниках. – Марта нажимает кнопки на клавиатуре крошечного ноутбука, и на экране загорается изображение Земли и окружающего планету пространства, усеянного светящимися точками, - Их всего пятнадцать. С их помощью Мастер влияет на сознание всех людей на планете, внушая им страх и апатию. Это что-то вроде гипноза, но воздействие более тонкое и более продолжительное во времени. Лишь немногие способны ему противиться, поэтому повстанцев так мало. Кстати, ваша музыка это такой своеобразный катализатор, она словно рассеивает психотропное поле, излучаемое спутниками. Неоднократно наблюдала, как после звучания ваших песен в эфире, активность повстанцев повышалась в разы. Но сейчас речь не об этом. Когда Доктор отправил меня вниз, он дал мне вполне конкретные инструкции – убедить как можно большее количество людей в один короткий промежуток времени подумать о нем, произнести его имя. Он должен перенастроить сеть «Архангел» таким образом, чтобы энергия мыслей и чувств огромного количества людей превратилась в его оружие.
- И… что же тогда произойдет? – произносит с замиранием Крис.
- Вот этого я не знаю. Но я верю в Доктора. Я верю, что он все исправит. Поверьте и вы.
- Он все равно не сможет воскресить мертвых, - мрачно замечает Доминик, - Он же не Бог.
- Зато он может дать надежду живым. А надежда нужна нам всем как воздух.
- Последний вопрос, - Мэтт задумчиво вертит в руках медиатор, глядя в пол, потом поднимает глаза, - Когда?
- Ровно через месяц, день в день. – Марта закрывает крышку ноута и поднимается на ноги, - Берегите себя, ребята! И не теряйте надежду, ни в коем случае.
Короткое прощание, и Марта Джонс исчезает так же внезапно, как появилась. «Еще месяц в этом Аду», - мрачно думает Мэтт, - «А потом… потом неизвестность. Может, я вернусь домой? А может, мы все умрем?»
- Ну! Ты отвечаешь, или нет?
Доминик глядит на Мэтта поверх карт, и тот практически слышит, как мысли, будто шестеренки, шевелятся у друга под черепушкой. Дом обреченно вздыхает, скребет пятерней плохо выбритый подбородок и, наконец, сбрасывает карты на стол.
- Да ну тебя нафиг, Беллс! Тебе сегодня такая пруха, что я скоро останусь голышом. Учитывая, что зима в этом году охрененно холодная, я лучше уж пас.
- Это точно, - мрачно подхватывает Крис.
Крис, а следом и остальные игроки один за другим сбрасывают карты и, ворча, вылезают из-за стола, оставляя Мэтта наедине с его выигрышем. Тот с сияющим видом придвигает добычу поближе к себе, раскладывает, любуется. Три пачки сигарет, целое богатство. С его режимом курения хватит надолго. Полуторалитровая бутылка настоящего шотландского виски, это вам не та бурда, которую сейчас гонят подпольно. Сокровище. Надо припрятать понадежнее, чтобы не спиздили, слишком уж велик соблазн. Большая плитка швейцарского шоколада. Он, как-то так, не особо большой фанат сладкого. Можно, конечно, устроить аттракцион неслыханной щедрости и презентовать шоколад Миранде, единственной молодой девушке в отряде. Вот, правда, Стю, её бойфренд, может заподозрить, что Мэтт решил за ней приударить, и оторвать ему башку, или что-нибудь не менее ценное. Не говоря уж о том, что сама Миранда, которая выше Мэтта на пол-головы, заметно шире в плечах, к тому же до войны работала констеблем, вполне способна собственноручно оторвать ему башку, если ей что-то не понравится. Так что шоколад безопаснее съесть самому, поделившись с ребятами. Варежки. Из хорошей шерсти, ручной вязки, с узором из снежинок. Придется поиметь совесть и вернуть их Крису под каким-нибудь предлогом, все-таки это подарок Келли. К тому же, они ему сильно велики. А жаль – больно тёплые. И под конец - видавший виды «Бульдог» и к нему целая коробка патронов. Мэтт задумчиво взвешивает оружие на ладони. У Рика явно что-то связано с этой игрушкой, что-то не особо приятное, иначе он не сделал бы эту штуку ставкой в карточной игре. Кажется, Рик был единственным из проигравших, на лице которого читалось, скорее, облегчение, чем огорчение. А впрочем – с этим парнем ни в чем нельзя быть уверенным.
- Ты поосторожнее с ним. С оружием нужно уметь обращаться, иначе ты станешь опасен для окружающих и себя самого.
Обернувшись, Мэтт обнаруживает, что не все игроки покинули комнату – Доминик стоит, облокотившись о дверной косяк и скрестив руки на груди. Глядит непонятно, с легким прищуром. Его Дом никогда так на него не глядел. Хотя, бывало что-то похожее. Иногда. Вернее, он иногда замечал у Дома похожий взгляд. А мог ведь просто не замечать.
Отвернувшись, Мэтт фыркает.
- Знаешь, Ховард, меня бесит твой снисходительный тон. Как будто ты сам умеешь обращаться с оружием.
- Умею, - отвечает тот просто и спокойно, и Мэтт тут же ему верит. Но чисто из вредности выдает, вложив в тон максимальное количество яда:
- Да-да, знаю. Наш Дом тот еще скромник.
- Могу доказать, - тон у лучшего друга все такой же невозмутимый, а затем он поворачивается и выходит за дверь, даже не оглянувшись, вот ведь скотина такая. Мэтту деваться некуда, поэтому он плетется следом за Домиником вниз, туда, где склады и помещение для тренировочной стрельбы с глухими стенами и надёжной звукоизоляцией.
Дом не торопясь расставляет пустыне бутылки на возвышениях в разных углах тира, забирает у Мэтта револьвер и патроны, умело заряжает, взводит курок и за пару секунд разносит вдребезги все мишени.
- Круто! – вырывается у Беллса помимо воли.
Только теперь Доминик позволяет себе проявить толику эмоций. Таких как, например, самодовольство.
- Я могу не только по тарелкам стучать, знаешь ли. Может, отдашь мне игрушку, а? Давно хотел чем-то таким обзавестись. Тебе она ни к чему, а мне может на что-нибудь и сгодится. Вдруг придется спасать твою костлявую задницу, к примеру, кто знает.
- Ах, я сейчас зардеюсь от смущения, рыцарь ты мой, - хихикая, Мэтт, изображает шутовской реверанс, и тут же став серьезным, продолжает, - Не уж. Лучше научи меня с ней управляться. Тогда, возможно, я когда-нибудь спасу твою не менее костлявую задницу.
Дом некоторое время молча смотрит на него, будто изучает. «Он, наверное, тоже не верит, что я и есть его Мэтт», - вдруг приходит Беллсу в голову, - «Он тоже сравниваем меня с … ним». После возвращения домой они ни разу не говорили о том, что произошло той ночью на ферме. А, наверное, стоило бы. А может и не стоило. Хотя нельзя сказать, что он совсем обо всем об этом не думал, очень даже думал. В частности и о том, как могло такое случиться. И как оно вообще было. Он и Доминик жили вместе в той комнатке на первом этаже, где Дом сейчас обитает один. Трахались. Когда он попытался что-то такое прокрутить в голове, опираясь на гейское порно, смотренное уже черт знает когда, стало стремновато. Не то, чтобы ему было противно до Дома дотрагиваться или глядеть на него голого, они тыщу раз видели друг друга голышом и тискались, просто… Это ведь другое. Делало ли это их ближе, чем раньше, когда они были друзьями? Сложно сказать. С женщинами было одновременно и проще, и сложнее. Хотя, он ведь ни разу не пробовал дружить с женщиной. Как и трахаться с лучшим другом.
- Становись сюда, - командует Доминик, - вытяни руку… вот так…, - он пристраивается сзади, кладет пальцы поверх руки Мэтта, сжимающей револьвер, - Локоть не напрягай. Ага, так хорошо. Теперь целься и плавно спускай курок.
Отчего-то именно в этот момент, когда он держит самое настоящее оружие, из которого можно убивать, а рука Дома лежит поверх его руки, ему приходит в голову, что все-таки это все не сон. Потому что он никогда не сумел бы приснить себе, или придумать нечто подобное. Выстрел оглушает; рука Мэтта рефлекторно вздрагивает от отдачи. Пузатая бутылка как будто взрывается, брызнув осколками на стену и пол.
- В следующий раз держи руку тверже, - Доминик подходит к штабелю ящиков в углу помещения, выбирая новую мишень, - Отдача у «Бульдога» небольшая, к ней легко привыкнуть.
- Дом…
- Чего?
Запнувшись, Мэтт на секунду замолкает, потом спрашивает совсем не то, что собирался спросить.
- А ты сможешь выстрелить в человека?
- В человека никогда, - тот ни секунды не медлит с ответом, - Но токлафаны не люди. Как и те ублюдки, которые им прислуживают.
Тон у Доминика такой… твердый, без тени сомнений. Ну и парень. Мэтт думает, что, скорее всего, он был неправ. Такой человек как Дом никогда не станет спать с лучшим другом, только чтобы спастись от одиночества и безысходности. Разве что, если только сильно влюбится в лучшего друга.
«…Interchanging mind control
Come let the revolution take its toll if you could
Flick the switch and open your third eye, you'd see that
We should never be afraid to die
(So come on!)
Rise up and take the power back, it's time that
The fat cats had a heart attack, you know that
Their time is coming to an end
We have to unify and watch our flag ascend
They will not force us
They will stop degrading us
They will not control us
We will be victorious …
… Итак, наконец, свершилось то, чего мы ждали с таким нетерпением – две новые песни группы «Мьюз» прозвучали на нашей волне! «Resistance» и «Uprising», и это настоящая бомба, друзья мои! Пусть, при звуках этой музыки, ваша воля к победе воспрянет с новой силой, а надежда никогда вас не покидает! И помните о том, что ждет нас всех уже завтра. С вами был ваш бессменный ди-джей Команданте на волне радио Сопротивления. Время и координаты следующей трансляции вы узнаете очень скоро. Следите за анонсами!...».
Затихает последний аккорд финальной музыкальной заставки, и из динамиков слышится шипение, но в маленькой студии никто не поднимается с места, чтобы приглушить громкость, никто даже не шевелится. После пары секунд торжественной тишины, первым не выдерживает Том – подскочив со стула, он издает нечто похожее на индейский боевой клич, срывает с себя шапку и подбрасывает ее к потолку. Следом за этой первой ласточкой, тишина мгновенно взрывается гомоном голосов, радостными воплями и смехом. Музыканты, звукооператоры, техники, секьюрити – все смешиваются в едином радостном порыве, обнимаясь, хлопая друг друга по спинам, а то и пускаясь в пляс. Кто-то предлагает немедленно отпраздновать, и все воспринимают предложение с большим энтузиазмом. Сдвинутые вместе хлипкие столики и несколько ящиков из-под боеприпасов накрывают вместо скатерти куском обоев; словно бы из ниоткуда появляется трехлитровая бутыль самогона, несколько бутылок виски и нехитрая закуска; Мэтт лезет в тайник и присоединяет свой недавний выигрыш к общему застолью.
Мало в последнее время выдавалось таких деньков как нынешний. Были сплошь долгие часы работы в студии, отмерзшие пальцы и скудный рацион; застывшее будто маска лицо Криса после новости о том, что в северной Ирландии, где под чужой фамилией укрывалась Келли с детьми, началась эпидемия холеры. И слезы радости на его глазах, когда удалось связаться с женой и узнать, что все живы и здоровы. Участившиеся обыски и аресты в городе и окрестностях, тревожные разговоры про повышающийся с каждым днем уровень радиации, про иссякающие запасы продовольствия и питьевой воды. Сейчас все это словно бы отступает на второй план, и за столом царит атмосфера беззаботности и настоящего праздника. Помимо радости по поводу выхода в свет двух новых песен, у каждого где-то на задворках сознания сидит мысль – завтра, уже завтра, ровно в полдень. Все люди планеты, объединив свои мысли и волю, попытаются изменить судьбу этого мира. Получится ли? Этого никто не знает, но надежда окрыляет и пьянит почище алкоголя.
Мэтт разглядывает оживленные лица сидящих рядом людей. Может так получиться, что он видит их всех в последний раз. Вне зависимости от того, наступит ли конец света, или он вернется в свой мир. На какой-то миг его пронзает ощущение, что этот мир и есть настоящий, а тот был всего лишь иллюзией. И этот Дом настоящий, а тот Доминик, который остался в кажущемся бесконечно далеким кануне Рождества, пронизанном солнцем и свежим морозным воздухом, всего лишь порождение его воображения. И Крис, и Том – они ведь настоящие, живые. И он сам… Тот Мэттью Беллами, которого он по утрам видит в зеркале – тощий, вечно небритый задрот с немытыми отросшими космами волос, заострившимися чертами лица и темными кругами под глазами. Он ведь самый настоящий, а как же иначе. Поймав вопросительный взгляд Дома, что держит откупоренную бутылку, Мэтт щелчком двигает к нему свой стакан и улыбается. Видно, улыбается как-то по особенному, потому что рука Доминика, в которой бутылка, слегка дергается, едва не расплескав драгоценный виски.
- Беллс, ты что-то задумал, или я не прав?
Лицо Мэтта вмиг делается ужасно загадочным.
- Уже стемнело, небось. Погоду обещали ясную, может, махнем наверх поглядеть на звезды? Осточертело сидеть в норе как крыса.
Алкоголь туманит разум, внушая состояние эйфории, так что мысли о потенциальной опасности галопом проносятся в мозгу Доминика и очень быстро исчезают. Минут через десять, незаметно выскользнув из комнаты, они шустро поднимаются вверх по лестнице с выщербленными ступенями, в полной темноте. Сталкиваются локтями и лбами, хихикают как шкодливые пацаны, спотыкаются, беззлобно матерясь; Дом пытается светить зажигалкой им под ноги, но это мало помогает. Проверив на прочность лесенку, ведущую на чердак, Дом лезет наверх и силится поднять крышку люка, но та не двигается с места, так что Мэтту приходится забираться следом и помогать. Под их совместным напором крышка со скрипом поддается; холодный воздух с легким запахом гари и нечистот ударяет в ноздри, кружит голову.
Укрывшись от ветра за чердачной надстройкой, они по очереди глотают обжигающий виски, передавая друг другу бутылку, болтают о какой-то ерунде, смеясь, пытаются разглядеть на небе знакомые созвездия, но те то расплываются перед глазами мутными пятнами, то исчезают за время от времени набегающими тучами. Город внизу затих, слышен лишь отдаленный вой сирены и чуть ближе хрипловатый собачий лай. Доминик что-то рассказывает; Мэтт уже не слушает, просто глядит на побелевшие от холода обветренные губы своего лучшего друга, и мысли несутся в затуманенном алкоголем мозгу, шальные, торопливые – если этот мир настоящий, если Дом настоящий, и он тоже настоящий, значит то, что было между ним и Домом тоже настоящее, оно было на самом деле. Это ведь можно проверить. Можно проверить…
- Беллс, не надо, ты пьян, - Доминик удерживает его, обхватив за плечи, когда Мэтт вдруг подается вперед и слепо тянется к нему губами.
- Я, мать твою, прекрасно осознаю, что именно я делаю, и чего я хочу!
Лицо Беллса близко-близко, они замерли друг напротив друга почти нос к носу. От него вкусно пахнет виски и еще чем-то таким неуловимым, свойственным только ему одному. Конечно же, это не его Беллс, от него даже пахнет по-другому. Он еще не успел пропахнуть отчаянием и безнадегой, он пока еще смотрит на этот говёный мир ясно и открыто, как раньше. Это не его Беллс…
Через секунду их губы уже ведут яростную борьбу за лидерство; они стукаются зубами, неловко валятся навзничь, опасно сдвинувшись по направлению к краю крыши. Окружающий мир исчезает, теряет значимость. Надолго исчезает…
… Мэтт просыпается сразу, как будто от толчка. Сквозь щели в заколоченном окне просвечивает серое утро. Дом спит рядом – бесшумно дышит, свернувшись калачиком и уткнувшись взлохмаченной макушкой ему куда-то в район диафрагмы. Воспоминания о прошлой ночи наплывают неторопливо и обволакивающе-мягко, не вызывая ни сожаления, ни страхов, ни каких-либо других негативных эмоций. Он невольно улыбается, вспоминая, как они ввалились в каморку Дома, в полной темноте, с размаху упали на кровать, в процессе пытаясь разуться, при этом он отшиб себе палец на правой ноге обо что-то твердое и острое… Все было как-то странно, совершенно не похоже на то, что он видел в гейской порнухе. Как-то слишком бестолково и слишком быстро, словно им по пятнадцать лет. И уснули они почти мгновенно, едва успев натянуть часть одежды, чтобы ночью не околеть от холода.