Если не можешь победить честно, тогда просто победи
В Берлине, на холодной сцене
Пел немец, раненный в испании
По обвинению в измене
Казненный за глаза заранее
Пять раз друзьями похороненный
Пять раз гестапо провороненный
То гримированный, то в тюрьмах ломанный
То вновь иголкой в стог оброненный
Воскресший, бледный как видение
Стоял он, шрамом изуродованный
Как документ Сопротивления
Вдруг в этом зале обнародованный
Он пел в разрушенном Берлине
Все, что когда-то пел в Испании
Все, что внутри, как в карантине
Сидело в нем семь лет молчания
Менялись оболочки тела
Походки, паспорта и платья
Но молча душу сжав в объятья
В нем песня еле слышно пела
Она охрипла и болела
Она в жару на досках билась
Она в застенке огрубела
И в одиночке простудилась
Она явилась в этом зале
Где так давно ее не пели
Одни, узнав ее, рыдали
Другие глаз поднять не смели
Над тем, кто предал ее на муки
Она в молчаньи постояла
И молча положила руки
На плечи тех, кого узнала
А тот, кто пел ее, казалось
Не пел ее, а шел в сраженье
И побелевших губ движенье
Как ветер боя лиц касалось.
Пел немец, раненный в испании
По обвинению в измене
Казненный за глаза заранее
Пять раз друзьями похороненный
Пять раз гестапо провороненный
То гримированный, то в тюрьмах ломанный
То вновь иголкой в стог оброненный
Воскресший, бледный как видение
Стоял он, шрамом изуродованный
Как документ Сопротивления
Вдруг в этом зале обнародованный
Он пел в разрушенном Берлине
Все, что когда-то пел в Испании
Все, что внутри, как в карантине
Сидело в нем семь лет молчания
Менялись оболочки тела
Походки, паспорта и платья
Но молча душу сжав в объятья
В нем песня еле слышно пела
Она охрипла и болела
Она в жару на досках билась
Она в застенке огрубела
И в одиночке простудилась
Она явилась в этом зале
Где так давно ее не пели
Одни, узнав ее, рыдали
Другие глаз поднять не смели
Над тем, кто предал ее на муки
Она в молчаньи постояла
И молча положила руки
На плечи тех, кого узнала
А тот, кто пел ее, казалось
Не пел ее, а шел в сраженье
И побелевших губ движенье
Как ветер боя лиц касалось.
какое-то у нас детство было с налетом патриотизма и жертвенности во имя... меня вот про Кубу и Че Гевару заставляли читать со сцены. еще про барбудос что-то... и интернационал. а приятно впомнить, кстати...